Агент-призрак

Главы 3 и 4

Глава третья

...Бран Мышиный Катяшок охотился на шерстней. Он помогал Тени...

Черная ночь сменилась красной. На лезвии серпа Жнеца набухла кровавая, быстро светлеющая капля. Солнце возвращалось. Кроны вечнозеленых берез, пробуждаясь от недолгой зимней спячки, стряхивали на тростниковые крыши деревенских домов розовые пласты подтаявшего снега.

Деревня стояла на сваях.

С десяток хижин, окруженных частоколом из плотно пригнанных заостренных бревен. В центре — общинный дом. У входа в него — парочка идолов: те же бревна, но покрытые прихотливой резьбой и украшенные пучками травы и разноцветных ленточек. Воды под сваями пока не было, но снег уже превращался в жидкую грязь. И в этой грязи с удовольствием возились полуголые ребятишки вперемешку с крохоборками —  домашними животными, напоминающими морских свинок.

Взрослые жители деревни не разгуливали нагишом. Домотканые плащи перемежались со штанами и куртками явно фабричного производства. Поверх городской одежды дикари носили ожерелья из звериных зубов и ракушек. О своем родстве с землянами они не подозревали. Дикари были уверенны, что произошли от местных Адама и Евы, в начале времен вылепленных Молчаливыми из пузырчатой глины.

Я, разумеется, не стану их разочаровывать. Для них я должен стать своим, ну или почти своим, пусть и слегка пришибленным. И впрямь, как пришибленный, бродил я между сваями, ожидая решения своей участи. Деревенские в упор не замечали меня. Колченого утащил бредун. Седобородого подобрал стыдливец. Мира успела сбросить грязную походную одежку и облачиться в цветные тряпки, навертев вокруг шеи бус. Я видел, как она что-то рассказывала подружкам, которые сбились вокруг нее пестрой стайкой. Время от времени, Мира бросала в мою сторону ненавидящий взгляд.

Единственным человеком, который озаботился моей судьбой, был Боров. Велев мне ждать, он полез в общинный дом и застрял там на добрых два часа. Я уже начал подумывать, что не мешало бы куда-нибудь затиснуться и завести глаза минут на тридцать, как вдруг Боров высунулся из-за циновки, служившей дверью в общинном доме, и махнул рукой. Неспешно, блюдя достоинство, поднялся я по крепко сколоченной лестнице.

За циновкой было тепло и светло. В очаге багровели угли. Бревенчатые стены были густо облеплены жуками-христофорами с крестообразными светящимися надкрыльями. По углам возвышались идолы — уменьшенные копии тех, что торчали у входа. Посреди стояло кресло, в котором восседал грузный старик. Длинные седые космы его пучками торчали в разные стороны, каждый пучок был схвачен металлическим кольцом тускло-серого цвета. Старик был облачен в хламиду, сплетенную словно бы из проволоки в разноцветной изоляции, в костистой руке он сжимал посох. Резная палка была украшена любопытным навершием; я сунулся поближе, чтобы его рассмотреть, но Боров стиснул мое плечо и прошипел:

— Да садись же ты…

Я послушно опустился на циновку у ног вождя.

Старик с посохом уставился на меня водянистыми глазами.

— Вот человек, которого мы поймали в Беспутной реке, Дед! — доложил Боров, оставаясь на ногах. — Парень крепкий, хотя и с придурью…

— Это он убил Диментия? — скрипучим, как несмазанное железо, голосом осведомился вождь.

— Диментия убил стыдливец, — уточнил я.

Боров чувствительно пнул меня под ребра.

— Пусть остается, — решил вождь. — Вчера шерстни загрызли мужа нашей знахарки, теперь его заменит Странный.

— Справедливо рассудил, Дед! — похвалил Боров вождя, словно тот нуждался в его одобрении.

Вождь пробурчал нечто невразумительное.

Боров мотнул башкой, мол, аудиенция окончена.

Слегка ошеломленный столь стремительным решением своей судьбы, я поднялся, поклонился вождю и вышел из общинного дома. Мое появление на улице привлекло всеобщее внимание. Деревенские, от мала до велика, побросали свои дела и принялись меня разглядывать, будто впервые увидели. Даром, что до этого я два часа маячил у всех на виду. Раньше для деревенских я не существовал, а теперь по каким-то известным только им признакам стал своим.

— Знахарка живет за воротами, — сказал Боров, спрыгивая в подтаявший снег. — На отшибе, как и полагается скилле...

Он пихнул меня в плечо. Под беззастенчивыми взглядами дикарей я поплелся к воротам.

К дому... К жене... К скилле...

Личинки Тени одарили меня скудными знаниями об этом загадочном племени, обитающем далеко на юге, где громадное полушарие Жнеца торчит неподвижно над горизонтом. Известно было только, что скиллы — очень странный народ, не похожий на остальных, но, в чем именно заключается эта странность, личинки умалчивали. И вот теперь мне предстоит жить с женщиной из скилл под одной тростниковой крышей. Что ж, хороший повод пополнить банк информации в собственной голове...

Я вышел за ворота. Два стражника с дробовиками наперевес не спросили меня, куда и зачем я иду. Их не интересовали выходящие. Идет человек, значит надо.

Лес подступал к частоколу почти вплотную. Кругом громоздились сугробы, так что я не сразу разглядел хижину на отшибе. Жилище знахарки было гораздо ниже деревенских построек. И вела в него всего-то пара кривых ступенек. Я отогнул циновку, заглянул внутрь.

— Эй, хозяйка! Есть, кто дома?

Никто не отозвался. В хижине было сумрачно. Утренний багрянец, разбавленный вялым снегопадом, едва сочился через узкое окошко в противоположной стене. Вся утварь в доме состояла из едва тлеющего очага, над которым висел на крюке закопченный котелок, как попало накиданных циновок и глиняных горшков, растолканных по углам. Знахарка жила небогато. Но даже не в этом дело — не чувствовалось в доме женской руки. И жилого духа не ощущалось. Как только терпел такое безобразие покойный супруг? Не сам ли кинулся в пасть шерстням? От неуюта родного очага...