Brassai, Paris, 1930

Brassai, Paris, 1930

Ретро. 

Норико.

Большие, пышные облака клубились над самой водой моря. Они мерно плыли, надвигались на людей, стоящих на берегу и смотрящих вдаль, на туман, что плавно растекался от облаков до самого края моря. Солнце садилось, и уходящие лучи золотом отражались на облаках. Люди любовались закатом. Дул небольшой ветер, он то и дело прихотливо менял очертания громадных облаков. Туман от еле видного становился все гуще. Вскоре облака настигли умирающее солнце и поглотили его, но оно светилось внутри них, расцвечивая их всевозможными оттенками золотого. 
Чайки, не умолкая ни на секунду, летали под облаками над самой поверхностью голубой воды. Они в этом стремительном полете за ускользающим солнцем теряли свои перья, которые плавно, кружась, опускались на воду. Но чайки не замечали этого, они звали солнце помедлить еще пару мгновений, просили продлить то, что они называли жизнью. Но солнце слало им прощальный привет сквозь толщу белых, как сами чайки, облаков. Птицы были непризнанными сестрами облаков. Еще свободней, еще стремительней в полете, еще более одинокими. 
От берега до самого горизонта вдоль моря пролегала узенькая тропинка, по которой так легко было попасть из того мира в этот. Но по ней давно уже никто не ходил, и она заросла невысокой травой. Теперь только чайки иногда садились на эту дорожку между двух миров, чтобы отряхнуться от звездной пыли и лишних перьев, поклевать зерна среди травинок и резко взмыть в небо, к солнцу, к облакам. 
Но с последними лучами солнца на берег с дорожки сошла босоногая девушка в легком, развевающемся, почти прозрачном, воздушном, светло-голубом платье. Следом за ней полз густой туман, который надежно скрыл и дорожку, и облака, и море, и птиц в вышине. Он мерно, но неотвратимо надвигался на город, огромный мегаполис, муравейник, куда вошла девушка. Она оглядывалась по сторонам в этом ночном городе, в городе-загадке, в городе любви, куда ежедневно совершали паломничество тысячи людей со всего мира. Но она равнодушно шла по узеньким, словно потусторонним, улочкам города. 
В темных, серо-черных подворотнях стояли девушки, ожидая парней. Вдоль поребрика текла дневная вода. Она была холодная, как лед, что сковал сердца людей, входящих в этот город. Они надеялись согреть свои безнадежно уставшие сердца, но город еще сильнее морозил их. Люди в последней надежде собирались в небольших кафе, где веселились всю ночь, они часто меняли кафе, перебегая из одного в другое по ночным улицам, по ночному асфальту, по ночной воде, словно чего-то боялись, словно волки гуляли по этому городу, словно лесные звери безраздельно властвовали этим городом. Этим миром…
Девушка заглядывала в окна этих бесконечных кафе, но везде видела одно – бег от жизни, бег от самих себя, бег, просто бег. Спешка жить и боязнь куда-то опоздать, что-то пропустить, что-то забыть. Люди бежали мимо самих себя, они искали правды в зеркалах, которые отражали лишь их вечно замершие сердца. И одинокий город, и пустые улицы, и ледяную воду. 
Женщины в сильно декольтированных платьях сидели за столиками. Высокие прически, маленькое черное платье, нитка белоснежного жемчуга и длинные мундштуки – вот приметы бессмертной эпохи… 
…На эту девушку я наткнулась случайно – она вынырнула из подворотни, когда я спешила попасть в элитный клуб: вход строго по приглашениям.
Она улыбнулась мне. Я, пробормотав извинения, продолжила свой путь. Девушка пошла рядом со мной, отставая от меня на шаг. 
Мы проходили кафе за кафе, мимо людей. До нас доносились обрывки музыки, живых исполнителей джаза, которые завтра станут легендами. На улице было холодно – осень наступала.
Сколько продолжался наш путь? На часы я не смотрела. Но этот элитный клуб уже давно должен был появиться, а мы все шли и шли в безмолвии: я впереди на шаг. Она позади на шаг. 
Мимо подворотен, домов, ночных собак, случайных людей, застрявшей во времени луны. И города. Клуба не было…
Я плотнее закуталась в свой короткий полушубок из натурального меха голубого песца, который надежно скрывал мое короткое черное платье и нитку белоснежного жемчуга. Моя высокая прическа слегка растрепалась от долгой ходьбы. 
Девушка не отставала. Но и не догоняла. 
Сколько продолжался наш путь? Долго. Бесконечно долго. Мы блуждали в городе всю ночь. Всю ночь мы молчали. И в этом молчании мы были едины. Наше молчание сказало больше, чем могли сказать все наши слова… 
Рассвет мы встретили на крыше. Всходящее осеннее солнце осветило нас, сидящих рядом, наши лица, плечи, руки; оно не должно греть в этом городе, да оно и не грело. Солнце просто обнажило всю правду. Обо мне, о девушке, об этом городе и о мире…
На восходе девушка покинула этот город, покинула меня. Она ушла обратно по тропинке, что соединяла этот мир и тот. Чайки с криками сопровождали ее, исчезая в рассветном тумане, который нехотя покидал город. Город, который стал одиноким без этой девушки. 
Я провожала девушку взглядом до тех пор, пока она не растворилась в молочном густом тумане. Остались только я и чайки в вышине. 
Они приветствовали новое солнце и новый день… 

2007 год.