***
Он так быстр, что даже ветер не поспевает за ним.
Он так стремителен, что промелькнет, и даже молния не успеет блеснуть.
Такуан Сохо «Хроники меча тайа»
— Что дрожишь? — поинтересовался у подчиненного Гильермо, заметив, что тот перестал наблюдать за округой и, повесив арбалет на плечо, в задумчивости прислонился к стене. — Нахохлился, прямо как ворона под дождем.
— Ветрено сегодня, — зябко поежился Драгомир, кутаясь в плащ. — Знобит. Продуло, наверное.
Драгомир отвечал с неохотой, поскольку знал: если зубоскал Гильермо завел с ним беседу, то только с целью прогнать собственную дремоту, а для Гильермо лучшим средством от дремоты было найти подходящую жертву для насмешек и отвести на ней свою переполненную capказма душу. И не важно, что, кроме них, на этом участке стены оборонительного периметра больше никого не было, — Гильермо мог изгаляться над своими жертвами без свидетелей. Драгомир подозревал, что даже одиночество не мешает Гильермо зубоскалить, правда смеяться над собственной тенью ему скорее всего не особо нравилось — тень не обижалась.
А Драгомир обижался, причем обижался сильнее других Добровольцев Креста, что служили в гарнизоне Сарагосского епископа. Объяснялось это просто: Драгомир — вспыльчивый серб, переведенный в Сарагосу из Ватикана за многочисленные дисциплинарные нарушения, — еще не успел привыкнуть к бесцеремонности нового командира и поэтому реагировал на его нападки столь болезненно, в то время как остальные его новые сослуживцы уже давно игнорировали докучливого задиру. Гильермо же знал, что заступаться за чужака серба никто не станет, и потешался над ним при каждом удобном случае.
И сегодняшний случай становиться исключением не собирался.
— Ну-ну, заливай больше: «знобит, продуло»! — расхохотался Гильермо так, что Драгомир начал опасаться, как бы он не разбудил весь епископат, в том числе и строгого Сарагосского епископа. — Мне давно рассказывали, что сербы трусливы, а сейчас я в этом лишний раз убеждаюсь! Глядите-ка: ветром его продуло! Нет бы взять да честно признаться, что боишься, так ведь даже на это духу не хватает! Разве не видел я в своей жизни, как люди боятся? Видел, и не раз!
— Отстань, — буркнул Драгомир, которого и впрямь знобило от легкой хандры (все еще сказывалась перемена климата), но убеждать в этом Гильермо у него отсутствовало всякое желание. Было лишь одно желание — заехать дешевому хохмачу по зубам. Однако такой справедливый, по мнению Драгомира, но в действительности опрометчивый поступок мог вылиться для него в месяц карцера: не только бить старшего караула, а даже перечить ему запрещал устав.
«Может быть, потом, — лениво подумал серб, потерев костяшки. — Если будет настроение...»
Гильермо, разумеется, просьбе Драгомира не внял. С тем же успехом «отстань» можно было сказать голодной акуле.
— Уж кому кому, но тебе, юноша, меня точно не провести! — продолжал Гильермо в своей обычной унижающей манере. — Да от тебя за километр страхом воняет! Перетрусил, аж поджилки трясутся!
— Пусть лучше страхом воняет, чем той тухлятиной, что от тебя несет! — огрызнулся Драгомир, который из юношеского возраста давно вырос и вообще был ненамного младше самого Гильермо. — И кого я, по-твоему, испугался? Не тебя ли случайно?
И презрительно сплюнул, не в сторону старшего караула, конечно, но так, чтобы он догадался: этот плевок не случаен и предназначается ему.
— Меня ты, сербская морда, не боишься потому, что я тебя еще не наказывал, но учти, этот день не за горами, — пообещал Гильермо, после чего вдруг притих и полушепотом проговорил: — Я знаю, кого ты боишься. Ты боишься демона Ветра!
— Кого кого? — недопонял Драгомир. Как следует расслышать Гильермо ему помешал шелест листвы. — Я боюсь ветра?
— Не ветра, кретин, а демона Ветра! — раздраженно, однако все так же не повышая голоса, ответил старший караула. Похоже, что боялся здесь все -таки он, а не Драгомир. — Не придуривайся; хочешь сказать, что за месяц, который ты у меня служишь, ни разу не слышал о демоне Ветра?
— За месяц в Сарагосе я только и слышу твое лошадиное ржание! — не преминул взять небольшой реванш Драгомир. — И вы еще смеете называть сербов трусами! А сами-то лучше? В штаны накладываете, как только ветер сильнее подует! Демоны, видите ли, у них по ветру носятся! Единственные демоны, в которых я верю, поскольку видел их собственными глазами, — это те, которых русские укротили: огромные стальные твари с крыльями, ревущие в полете так, что земля содрогается...
— Заткнись! — взвизгнул вскипевший от такой беспардонности Гильермо, после чего осекся и начал испуганно озираться по сторонам. — Заткнись, безбожник! — продолжил он уже на полтона тише. — У русских не демоны, а машины — это у нас в Сарагосе даже дети знают! А демон Ветра действительно существует!
— Ты его видел? — скептически хмыкнул Драгомир.
— Его никто не видел! Я имею в виду: никто из живых! Все, кому не посчастливилось с ним столкнуться, погибли! Демон разодрал их когтями, как ястреб цыплят!
— Люди кровожаднее всяких демонов, — заметил серб. — Некоторым что свинью выпотрошить, что человека. Говорят, их кровожадность — врожденная болезнь, что-то с головой не в порядке.
— Похоже, ты и впрямь ничего не знаешь, иначе не спорил бы как упрямый протестант, — проворчал старший караула, первый раз в присутствии Драгомира признавшийся, что ошибался. Факт был из ряда вон выходящий, и серб счел это собственной победой. Пусть маленькой, но победой. И потому с присущим победителю великодушием временно забыл о неприязни к Гильермо и попытался вызвать зубоскала на простой человеческий разговор, благо до конца смены было еще долго, а тема для беседы вырисовывалась хоть и «не к ночи будет помянута», однако все равно достаточно интригующая.