Элемента.N

Глава 23. Марта и Тео

В столовую Замка Кер лысым сёстрам полагалось приходить только после того как все поедят. А если в то время, как они уже начинали есть, прибегал какой-нибудь опоздавший, они обязаны были встать и выйти, и продолжить свою трапезу только после того как убедятся, что столовая пуста. Это было унизительно, но, унижение — это и была основная часть их наказания, поэтому никто из них не роптал. 

Находились даже те, кто им завидовал. Ещё бы! Ведь как бы тяжело они не были наказаны — у них было тело, они чувствовали вкусы и запахи. И на самом деле это было зря — еда в столовой была отвратной. И противная, худая как сушёная вобла повариха любила своих посетителей ещё меньше, чем они любили её еду. 

Как вообще могла работать поваром женщина, которая недовольно морщилась даже от запаха воды и ненавидела готовить, Агата никогда этого не понимала. Но её мнения никто не спрашивал, и есть приходилось то, что дают. 

К слову сказать, Агату повариха любила даже меньше, чем готовить, поэтому всегда норовила подсунуть ей самые худшие куски под видом того, что больше ничего не осталось: засохший хлеб, суп без единого кусочка мяса, подгоревший рис на гарнир и кусок рыбьего хвоста на второе. И редко когда Агате удавалось это съесть за один присест, пару раз обязательно нужно было встать и выйти. Но это была единственная доступная ей еда — деваться было некуда.

С того дня как они подружились с Беатой и научились общаться с помощью Лулу они стали ходить в столовую вместе. И Агата узнала, что приветливая и улыбчивая Беата сумела расположить к себе хмурую повариху. Та не размазывала ей по тарелке соус так, что невозможно было взяться руками и не испачкаться, не толкала тарелку с борщом, чтобы он разливался на поднос, и не окунала в стакан компота свои пальцы, подавая его. И повариха делала вид, что не замечает, что они оставались, когда приходили посетители, которые поднимали руку в знак того, что не возражают, чтобы Сёстры не выходили. И эта благодать теперь снизошла и на Агату.

— Как ты сумела покорить её сердце? – едва шевеля губами, спросила Агата, с удовольствием глотая ароматный бульон.

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Она всегда казалась мне несчастной, и я старалась её подбодрить и поблагодарить, пусть даже только улыбкой и поклоном. Она ведь тоже здесь, словно пленница, среди своих ненавистных кастрюль.

— Никакая она не пленница, — возразила Агата. — Работает здесь добровольно и за зарплату.

— Почему же её никто никогда не подменяет? И она всегда одна?

— Наверно, потому, что едоков слишком мало и нет смысла держать двух поваров. А может с ней просто никто не уживается? — предположила Агата. — И она не одна. В выходные приходит другая тётка, плюс девушки-официантки, которые сменяются чаще, чем скатерти на их столах, плюс буфетчица с чаем и выпечкой. Мне кажется, она сама выбрала это место, и у неё просто невыносимо желчный и злой характер.

Беата покосилась на повариху и приветливо ей улыбнулась, получив в ответ благодарную улыбку и кивок головы.

— Нет, определённо ты к ней несправедлива, — подвела она итог. 

Агата не стала спорить. Мало ли чем она не угодила этой женщине. Главное, что всё это уже позади, и хотя бы еда не будет для неё наказанием.

— Смотри, вот та самая женщина с горбуном, — еле заметно зашевелила губами Агата.

Их крошечный столик стоял у самого входа и с него хорошо просматривался весь просторный холл перед столовой.

— Ты не говорила, что они душевнобольные, — удивилась Беата, рассматривая белые кресты на одежде.

— Да, забыла упомянуть. Но, мне кажется, они не более больны, чем все остальные в Замке, — усмехнулась она. — По крайней мере, женщина точно. За горбуна я бы не поручилась.

Беата внимательно рассматривала парочку, когда женщина вдруг охнула и стала оседать вниз. Она успела опереться на стену, и это помогло ей не удариться головой о каменный пол. И всё же она сползла на него по стене, потеряв сознание.

Агата не раздумывая бросилась из-за стола ей на помощь. Беата поспешила за ней. За Беатой выбежала и повариха.

— Марта! – присел перед ней горбун, пытаясь удержать её безвольно повисшую голову в руках, заглянул под веки. — Готтэр Вэттэр, Марта! 

Он сокрушённо покачал головой, словно что-то понял.

— Надо отнести её в палату, — скомандовал он, и несмотря на то, что кроме двух девушек и женщины в поварской одежде никого рядом не было, он не сомневался, что сделать это должны именно они.

Идти оказалось далеко, и хоть ноша поначалу казалось на троих не очень тяжёлой, к тому времени как её удалось уложить на белоснежные простыни лазарета, все трое изрядно устали. Горбун же только показывал дорогу и сейчас суетился с какими-то пузырьками, капая их содержимое то на одну, то на другую ватку. 

Девушки присесть не посмели, измученная же повариха тяжело упала на стоящий рядом с кроватью стул.

Горбун прижал к вискам своей спутницы, ставшей совсем бледной две ватки одновременно и потёр, потом попросил Агату их подержать, а сам стал размахивать у неё под носом ещё одной ваткой. Агата принюхалась: ожидаемо пахло аммиаком, но не помогало. Тогда он сел рядом с ней на кровать, забрал у Агаты одну из ваток и начал тереть ей кожу между большим и указательным пальцами сначала одной, а потом другой безжизненной руки. Это тоже не помогало. Сняв с помощью Беаты с её ног туфли, он натёр второй ватки ступни. А потом сделал то, чего никто из них не ожидал – ударил женщину наотмашь по лицу. А когда и на это она отреагировала всего лишь постепенно краснеющим пятном на лице, обрадовался.

— Чёрт побери, Марта! А ты говорила, что это невозможно. — И он ударил её по другой щеке.