Герои и героини

Глава 9

Дружба как она есть

Ю

Ее имя определялось одной гласной. Немного удивленной и растерянной, от нее веяло неопределенностью. Что это за Ю?

В паспорте имя давалось полностью – Юлия. Для мамы – Юла. Для остальных – просто Ю. Без указания на принадлежность к какому-либо полу, без привязки к чему-то. Ю вот и все. Пожимает плечами, откуда оно взялось это Ю. Но все называли ее именно так. И она гордилась этим одногласным именем. Это было ее второй натурой, ее душой, ею самой. Вот же я вся – просто Ю. Удобна в использовании, говорю мало, все больше думаю и стишки сочиняю о вселенской любви и душевной гармонии. Ю – ни больше ни меньше. Когда-нибудь и она дорастёт до простой и незамысловатой Юли. А сейчас – только так...

Филантроп в душе. Глубоко в душе. На людях колючая и задиристая. С надломом. С боязнью быть непонятой. С принятием этого как данность. Не нужно бояться быть неправильной для людей, нужно бояться быть неискренней для себя. Но боялась.

Ю некрасива. В полном смысле этого слова. Для своих восемнадцати полновата, неуклюжа, с мужской походкой и прыщами на лице (привет из подростковой жизни). Парни ее стронились, девушки общались с опаской. Кто ее поймет эту Ю? Подругой она быть не могла, так как не знала о том, что положено знать в ее возрасте девушке. Ни о нарядах, ни о парнях, ни о косметике. Слушала рок, что потяжелее. Не спеша жевала булку и курила одновременно. Никакой элегантности и шарма в ней не было. Нарочно словно отталкивала всех от себя своим поведением эта чудачка.

Стихи лились из нее непрерывным потоком, она только успевала их записывать. Они были резкими, торопливыми, местами истеричными. И когда она пропускала тысячи слов сквозь себя, чувствовала их состояние: каждого звука, каждой буквы, каждого слова. Иногда они лились, как песня, иногда ложились неровно, зигзагообразно, иногда перескакивали друг перед другом. Но она справлялась с этой неуемной рифмованной лавиной. Ю – укротительница слов.

Мать девушки была ее полной противоположностью. Как во внешности, так и по характеру. Даже странно и в кого она такая. Наверное, поэтому они с матерью никогда не были близки. Ссорились по пустякам, не понимали друг друга. Анна – мать Ю можно по праву назвать красивой и в свои тридцать девять женщина выглядела не намного старше сверстниц дочери. Хотя для этого не предпринимала особых усилий и не гналась за вечной молодостью. Они даже не были похожи, только зеленые глубокие глаза говорили об их родстве.

Ю отрицала всякую женственность в себе, поэтому принципиально не носила ни юбок, ни платьев, ни каблуков. Только джинсы, толстовки, безрукавки и кроссовки.

– Юла, ты неугомонна! Одеваешься не как девушка, а как заправский гопник, даром, что в институте учишься, – говорила частенько мать, глядя как дочь натягивает очередную толстовку.

– Мам, отстань. Это мой выбор.

– Странный выбор. Помнишь то платье, которое я заставила тебя надеть в пятом классе? После этого ты сторонилась всяких нарядов. Быть эдакой пацанкой тебе нравилось больше.

– А помнишь Бима, моего единственного друга собаку? Его сбила машина и в девять лет я сама рыла ему могилу в нашем дворе. Было холодно, лил дождь, я была в одном платье и промокла до нитки, но исправно копала дедовой лопатой могилу для Бима. И когда прощалась с ним, закапывая картонную коробку с его мертвым телом, то поклялась больше никогда не заводить собаку, чтобы не предавать своего друга. И не носить платьев, чтобы не предавать себя.

История мать не убедила. Она махнула рукой и ушла. Родительница не могла знать эту историю, потому что тогда уехала с оркестром на гастроли (она была скрипачкой). Ю осталась с соседкой. Старая женщина смотрела телевизор в гостиной и готовила девочке постные оладьи на воде.

С Бимом Ю играла во дворе возле подъезда, мяч, который бросала собаке попал на дорогу, пес побежал за ним и попал под машину. Девочка пронзительно закричала и тоже бросилась на дорогу, к мертвому другу. Машины сигналили, вслед неслись оскорбления и угрозы, но она обещала Биму всегда быть с ним. Поэтому крепко прижимала к себе мохнатого товарища и прощалась с ним. Это была трагедия. Первая настоящая трагедия в ее жизни.

Дни для Ю были всегда были длиннее и мучительнее, чем ночи. Она страдала никтофилией[1] с тринадцати лет. Днем грубила людям, ненавидела весь мир и страдала от одиночества. В последнем девушка не любила признаваться, так как одиночество кончалось ночью. По ночам она писала стихи в дурацкой тетрадке с розой. Еще рисовала какие-то абстракции. Скопление квадратов, ромбов и кругов. И ждала. Чего-то такого, чего каждый от жизни ждет.

Когда пришло время, Ю влюбилась. Парень был неказистый, с длинными волосами и серьгой в ухе. Он играл на гитаре Ганзес Роузес[2]. Компания собиралась по выходным и сидела под ее окном. Ю однажды услышала его голос и обмерла. Парень курил, поэтому голос был с хрипотцой, однако это не отталкивало, а наоборот, завораживало. Ночью девочка попыталась нарисовать его. С гитарой, черными патлами и в армейских ботинках, постукивающих в такт музыке. Друзья звали его Ник. Ю было тогда четырнадцать, ему – девятнадцать. Это был лучший период в ее жизни. Девочка почему-то перестала писать стихи, заплела косу и стала рисовать. Пыталась изобразить его голос: необычный, завораживающий, обволакивающий, дарящий надежду. Когда-то он увидел силуэт в окне и улыбнулся. Сердце ухнуло в груди. Потом ей долго снилась его улыбка.

Один раз они случайно столкнулись на улице, парень не узнал ее, а она надела капюшон и отвернулась. Это длилось полгода пока Ник не пропал. Однажды под окнами перестала собираться знакомая компания и никто уже не играл на гитаре. Ю долго не могла забыть  этот голос, улыбку и глаза, каждую ночь хотела увидеть его на прежнем месте, на лавочке у ее окна, но никого не было. Это стало ударом. Девочка так переживала, что не могла ни есть, ни пить, ходила, как тень и глотала слезы.