Инфернальные ангелы

Глава 1.

А если стал порочен целый свет,
То был тому единственной причиной
Сам человек: - лишь он источник бед,
Своих скорбей создатель он единый.

Данте Алигьери. Божественная комедия.

***

Семилетняя малышка Лина априори знала, что жизнь – невообразимое нечто, состоящее из ошибок прошлого и желаний будущего. Возможно, она поняла это, когда лежала в темной комнате в три ночи, невидяще уставившись в потолок со всяческими неровностями и слыша крики ругающихся родителей, звуки бьющихся ваз, нелепых срывающихся восклицаний, пропитанных побитыми чувствами. А может она поняла это, когда сидела на катастрофически неудобном сидении машины, пока автотранспорт увозил ее далеко-далеко. Лина не знала, куда. Может, в Ирландию. Или Уэльс. Но отчего-то сознание заполняла уверенность: там будет хуже, там не будет мамы. Эти слова, подобно клише на ее сердце отпечатались в  разуме: будет хуже будет хуже не будет мамы не будет мамы. 

А сейчас Лина стояла на вершине здания в сто восемьдесят метров в высоту. Казалось, эти дома доставали до внезапно потерявшего краски неба, силились дотянуться до серой дымки бескрайнего простора, до грузно переплывающих туч, пытаясь восстать из земли, пытаясь улететь ввысь. Девочка, словно статуя, неподвижно, обхватив свои плечи мертвенно-бледными руками, качалась в такт любому, даже самому слабому дуновению ветра. Этот холодный воздух буквально пронизывал ее тело, создавал шум в ушах, наливая свинцом разум. Ей хотелось закричать от боли. Моральной и физической. Хотелось спросить у прохожих, у счастливых детей, смачно посасывающих дорогущие леденцы, которых девочке иногда хотелось больше жизни: "Почему она?" Почему некоторым достается все, а другим, чёрт возьми, ничего? Почему детям суждено платить за ошибки взрослых? Почему семилетняя пигалица сыта жизнью по тридцать два года?" Здесь, на высоте в триста двадцать метров, хотелось взвыть от боли, закричать от не затянувшихся ран. 

Но Лина стояла.

Ее черные, как смоль волосы немного запутались, неровными прядями ниспадая на плечи, развеваясь от слабого порыва ветра. Синеватого оттенка пальцы с четко-выделенными фалангами с силой стискивали противоположные руки в неудачной попытке согреться. Девчушка была одета во всего лишь в белое, немного потертое временем ситцевое платье по колено, а ее тощие, словно спички, ножки с торчащими коленями содрогались ежесекундно. Дышать было больно. Лине казалось, что кто-то перекрыл ей дыхательные пути, сжимая диафрагму, заставляя сотрясаться в предсмертных агониях.

"Ну когда уже?"

Разум, повторяясь, шепотом, неясным отголоском заполняла мысль, застрагивающая самые потаенные закоулки сознания. Голубые, как небо, глазки быстро перебегали по лицам рядом стоящих детей. Таких же, как она. Таких же семилетних, таких же несчастных, таких же, ищущих спасение. Спасение в смерти.

А потом наступило то, чего Лине хотелось больше всего. Переглянувшись со своими попутчиками "в последний путь", улыбаясь настолько вымученно и странно, дети подошли к друг-другу вплотную. Лина смотрела на детей, таких же побитых, как она, чувствовала их размеренное дыхание и жажду спасения. 

Взявшись за руки, ровно тринадцать девчонок и мальчишек, одетых в одинаково белые платья и рубахи, с одинаково безумными глазами, маленькими шажками приближались к подножию крыши. 

А потом прыгнули.

Одновременно.

Не отпуская рук.

Прыгнули, растягивая губы в улыбке, напоминающей странный оскал. Прыгнули, закрывая сверкающиеся побитым безумием глаза.

Прыгнули, чувствуя спасение. Чувствуя осознание, что так и должно быть. 

***

Лучик света незаметно, неслышно проникал сквозь плотную ткань темных штор, очерчивал линию подоконника, пробегал в стене, проскальзывая на закрытые глаза девушки. Он освещал их, заставляя ресницы подрагивать, заставляя ощутимо ерзать на чистой простыне кровати, заставляя поворачиваться на бок, и, вскоре, проснуться. Амелия Лэйн вяло потянулась, разлепляя слипшиеся ото сна веки, чувствуя, как тело заполнила вязкая усталость и нежелание просыпаться. Этот лучик, которому приходилось протискиваться через грузную сероватую думку неба, показался девушке льющимся огромным потоком света. 

Шестнадцатилетняя Амелия Лэйн несколько секунд неподвижно лежала, открыв глаза и не разбирая, куда смотрит. Хотелось по обыкновению перевернуться на бок и утонуть в царстве Морфея, отдохнуть от этих будней. Беспорядочно и неудачно пытавшись подняться, Мэл сделала контрольный рывок и  переместилась в положение сидя, опираясь на твердый матрац. Амелия, выгнувшись и тихо постанывая, встала с кровати, с трудом удерживая равновесие, откинула набитую пухом подушку на другую часть спального места и вытащила оттуда книгу. Усмехнувшись, она преодолела расстояние несколькими шагами и, встав на носочки, положила полюбившийся детектив на книжную полку. Амелия могла с полной уверенностью сказать, что это была лучшая ночь за последнюю неделю. Бабочки в ее желудке отплясывали чечетку, когда, при тусклом свете лампы, ее глаза перебегали по страницам детектива Агаты Кристи. Это было настолько... Черт, она же опаздывает!.. Амелии, словно очнувшейся ото сна, понадобилось не более нескольких минут, чтобы перерыть половину шкафа, буквально зайти в эту бездонную "Нарнию" в поисках единственного нормального бежевого свитера и джинс. Она, все ещё метастаз по комнате и пытаясь справиться с круговоротом мыслей в собственной голове, стянула волосы в привычный хвост на макушке и выбежала из комнаты, понимая, что через примерно десять минут начинается биология. 

Нет, Амелия была весьма прилежной, усидчивой ученицей довольно незаурядных умственных способностей, но единственное, отчего он не могла отучиться – это читать книги ночью. Мэл всем рассудком считала, что усвоение информации в лучшей степени происходит, когда город овеян тьмой, освещаемой лишь тусклым фонарем. Она была уверена, ночь – самое захватывающее, самое интригующее, самое тайное время дня. 



Отредактировано: 06.11.2015