История, в которой не было меня

История, в которой не было места для меня

В коробке хранилось не так уж и много: сменная одежда, какие-то документы, ручка, дневник и кукла. МирА действительно оказалась на редкость несуразной. Её лицо было резиновым, а тело – тряпичным. Краска на глазах, бровях местами совсем стерлась. На лбу так и осталась «варофка». Ткань уже износилась, и в некоторых местах рассыпалась от прикосновения. Я решил починить игрушку. Как странно. Эти нарисованные глаза видели последние дни его жизни. Эти нарисованные глаза видели его смерть. Эти тряпичные ручки были сжаты в его пальцах, но эти тряпичные ручки не держали его руку в момент, когда ему было это нужно.

Отложил куклу и взялся за дневник. Может, в нем хранится хоть малюсенькое упоминание обо мне. Пусть и самонадеянно, но, наверно, я стал бы самым счастливым человеком на земле, если бы там была написана хотя бы пара слов, просто «Я спас мальчика».

Читал всю ночь. Одна желтая страница за другой. За стенами комнаты с криками и смехом люди праздновали Новый Год, взрывали петарды и запускали фейерверки. Но я читал, сидя на полу у кровати. Он начинал с того, что нашёл странную куклу, повешенную на дереве. Случилось это в день, когда он переговорил с врачом о своем состоянии. Шёл из больницы под руку со смертью. Говорят, ничего не происходит просто так. Мы получаем то, что позволяет нам двигаться дальше, ключ к прохождению жизни. Или к её завершению.

«Знаешь, МирА, сегодня мне сказали странную вещь. Сказали, что я умру. Не в открытую. Пытались приободрить, но глаза их выдавали. Нет. Я, конечно, должен был когда-нибудь умереть. Просто я думал, что к тому времени у меня уже будут внуки. Как жаль. Теперь, когда я по-настоящему задумался, МирА, как жаль! Не хочу никого тревожить. И почему-то стыдно. Не понимаю, почему. Мои друзья… мои знакомые… Нет. Конечно, им будет грустно, но у них столько дел. Кажется, я знаю, что меня ждет.»

Писал бы он такое, услышав, что сделал для меня, человека, которого он не знал? Я мог бросить школу, начать воровать, принимать наркотики, спиться. Да что угодно! Мне не раз выпадали такие возможности, но я представлял, как стою перед ним, смотрю ему в глаза и говорю: «Здравствуйте! Я тот, кому вы спасли жизнь!» и понимал, как должен поступить. Он вел меня тем самым путем, благодаря которому я стал тем, кем стал. Может, о чем-то и жалел, но такие уж мы, люди. Конечно, я не идеальный. Мама как-то проговорилась, что бесхребетность и лживость у меня в крови, достались в наследство от моего «паршивенького папочки». Думаю, её совсем не волновала, что оставила мне она. Нервозность, истерические припадки не тот подарок, о котором мечтает ребенок. Я вынужден пить таблетки, чтобы не случалось срывов.

Кровь – не водица. Её не выкачаешь и новой не заправишься. Наверняка, передалось и что-то хорошее, только не вижу, что именно. Тем не менее, я не считал себя несчастным, хотя бы благодаря воображению.

Наш разговор. Я не раз воображал его. Вот стучу в дверь. Мой спаситель открывает и недоуменно смотрит. Представляюсь, и он вскрикивает, стукая себя ладошкой по лбу:

– А тот самый! Ну сорванец! Как поживаешь?

Я бы рассказал ему обо всем хорошем, что со мной приключилось, и ни разу не упомянул бы о печальном, чтобы он не расстроился.

Записи шли одна за другой, и вот появилась та самая дата.

«МирА, сегодня я все-таки понял насколько я человек. Эгоизм свойственен и мне. Я пытался от него отказаться, но очень хочется, чтобы кто-то был рядом. Не хватает смелости набрать номер одного из своих друзей и сказать: «Привет! Знаешь, я скоро умру!» Даже писать это очень трудно. Да и слишком ужасная новость для Нового Года. Думаю, стоит подождать. Ещё ничего не началось, но знаешь, МирА, всё-таки страшно. Но ещё страшнее было бы узнать, что я действительно, безнадежно один.»

Ни слова. Он не помнил обо мне. Заметил ли он вообще, что в его руках оказалась жизнь маленького мальчика? Неужели ему не стало легче от этого? Неужели я ничем не смог ему помочь? Пусть даже отдаленно.

«Знаешь, МирА, порой мне так хочется, чтобы кто-то был рядом, настолько мне себя жаль. Но это только порой. Здесь хватает людей, которые могут время от времени скрасить мое одиночество и посмеяться со мной. Этого достаточно. Просто я бываю очень жадным. Кажется, что должен быть кто-то. Сидеть здесь и смотреть на меня печальными глазами. Приносить вкусности и говорить, что на улице сегодня мороз, который аж до костей пробирает. Плакать втихомолку, думая, что я сплю. Вот такой я жадный, МирА! Но это только моментами! В некоторые из таких я всё-таки звоню (и мне стыдно), чтобы попросить о спасении. В итоге меня хватает только на «Как дела?» и «Что новенького?» Чувствую, словно навязываюсь. Вдруг я им опостылею? Вдруг они, сами того не подозревая, будут желать, чтобы это поскорее закончилось? Подсознательно желать, чтобы я умер? Не хочу, чтобы близкие люди так думали. Знаешь, МирА, я понял: я просто человек. Чужие страдания надоедают. Жизнь застывает только в стенах этих палат, за их пределами она течет. Она меняется то к лучшему, то к худшему. Как же хочется вернуться назад, в былые деньки, и перестать существовать в унизительной жалости к себе!»

Я всегда стремился к нему. Пытался стать частью его жизни, но меня в неё не пустили. Столько времени. Столько минут, часов, дней он был рядом со мной. Но меня не было. Не было ни на мгновение рядом с ним.