Колдовстворец

Часть двадцать седьмая. Креативный бывший

— Почему вы все считаете, что я так сильно ненавижу Елену?
— Ну, знаешь, просто ты сбросила ее с моста.

Цитата из сериала «Дневники вампира».

      Дома я осталась лишь на два дня, немного переводя дыхание и отдыхая от постоянных стрессов. В моей комнате появилась специальная почетная полочка для статуэтки, букета, на который я наложила заклинание свежести, и сертификат в рамке.

      Комната со временем обретала различные плакатики (даже тот памятный, с надписью о том, какие парни мудаки, от Алины) и много разной милой сердцу чепухи.

      Была среда, когда я выпала из камина в кабинете директора.

      — Доброе утро, Таня, — не поворачиваясь, поздоровался он. Я отряхнула одежду от пыли и взяла в руку свою сумку с вещами.

      — Доброе утро, — пробормотала я, покидая кабинет. Голова немного кружилась после неожиданного перемещения.

      По коридорам я тащилась бодро, расталкивая младшеклашек объемной сумкой. Владимира и Алину я увидела в конце коридора, когда они поворачивали из-за угла, о чем-то яростно споря. Я замерла с сумкой посередине коридора. Владимир оторвался от Алины и довольно хмыкнул.

      — Иу, ты теперь Виктория! — крикнула Алина, разбегаясь и попадая прямо в мои объятья.

      Владимир уже оттащил мою сумку в сторону. До моей комнаты мы доползли довольно быстро.

      — Таня, тут такое было! — Алина полностью игнорировала Владимира, который придирчиво разглядывал мое платье.

      — Оно слишком короткое, Тань, — Крам недовольно покосился на кусок красной ткани.

      — Зато Михалыча хватит инфаркт. Так что там было, Али? — и та начала рассказывать про ситуацию с Адамом, которую мусолили все.

      — В общем, его снимают с обмена учеников и отправляют обратно в В.А.Д.И. Между администрациями идут ожесточенные «интеллектуальные» срачи, в которых поливают говном всех и вся. Да и вообще эта миссия по обмену учениками как-то странно начинает загибаться. И тут Поттер учудил. Представляешь, он сорвал урок, нагрубил директору и взорвал кабинет зельеварения, — Алина захлебывалась фразами. Владимир показал мне пальцем на часы и три пальца. Через три часа на стадионе. Я кивнула и спровадила его, так как Алина совершенно его не замечала, а слушать наш девчачий бред ему было незачем.

      Мне были пересказаны все сплетни школы за каникулы и последнюю неделю, когда меня не было. Видимо, Алине было настолько скучно, что она цеплялась за любую сплетню как за спасательный канат.

      — А что с Владимиром? Как ваши отношения? — она неопределенно пожала плечами и отвернулась к окну, глядя на то, как парни из нашего класса строят снежную бабу с весьма выдающейся… фигурой.

      — Да никак. Банальная вежливость, полная отстраненность и неприятие меня как девушки. Так что ничего мне не светит, — грустно улыбнулась она. Кота я оставила дома, так как у меня скоро начнутся экзамены, и мне будет не до него. Он, разнеженный Николаем, не особо-то и протестовал. Так что сунуть Владимира под нос Алине не представлялось возможным.

      — Заведи кота, назови Владимиром, и все пройдет, — потрепала я ее по плечу. Она рассмеялась, но тут же сникла. Мне стало ее до ужаса жалко — она не достойна такого отношения. Точнее, его отсутствия
 

***

      Переговорив с Алиной, я постаралась ее утешить, но она явно была расстроена. Я уже и не знала, что делать. Алина, видя мои безуспешные попытки помочь, пробормотала что-то про историю и убежала в библиотеку. Я собралась и пошла на встречу к Владимиру. Он явно собрался проговорить со мной наедине. Я увидела его еще издалека. Он сидел на трибунах весь такой большой и теплый, словно солнце.

      — Я рад, что ты выиграла, — он протянул мне кружку с чаем и сунул в руку бутерброд. — Ты молодец, кисик.

      Я поморщилась. Кисик — мое детское прозвище, потому что я всех животных считала за котов и называла их «кисиками». Забавно, но мне эти воспоминания не нравились. С нами еще тогда жил отец, и он вел себя совершенно по-другому.

      — Вся в тебя, сахарный. Ты в курсе, что Алина в тебя влюблена? — он кивнул и уставился в серое, бесконечно серое небо, затянутое тучами. — Что будешь делать? Она страдает.

      — Ничего. Я тебя для этого сюда и позвал. В начале февраля я уеду обратно в Дурмстранг, — я даже бутербродом подавилась.

      — Но… Как? — он покачал головой. Мне хотелось плакать. Моя жизнь только наладилась, и он уезжает? Ну как так?

      — Я ничего не могу поделать. Отправят новых учеников. Мне надо готовиться к экзаменам. И это не зависит от меня, — я прижалась к его плечу, затянутому в шерстяной свитер, и заплакала. — Таня? Ты чего?

      — Моя жизнь только-только наладилась, а ты ее тут же покидаешь. Это просто нечестно, — Владимир приобнял меня.

      — Эй, ты чего? Я буду тебе писать. Всего-то несколько месяцев потерпеть. А потом мы будем учиться и хоть каждый день друг у друга бывать, — я постаралась успокоиться, но непрошеные слезы все равно катились по щекам, оставляя мокрый соленый след.

      — Знаешь хоть, кем тебя заменят? — спросила я, вытирая слезы. Было немного стыдно за эту минутную слабость.

      — Догадываюсь, но не берусь утверждать. Поживем — увидим, — высказался он.

      Мы замолчали.

      — Ты только не забывай меня, хорошо? — он кивнул и поцеловал в висок. Стало так тепло и уютно, что не хотелось никуда уходить и прерывать эти минуты уединения.

      — Тебя забудешь, кисик, — усмехнулся он спустя секунд тридцать молчания.

      В школы мы возвращались расстроенные, но более или менее сухие, что не могло не радовать. А у меня двадцать четвертого день рождения. Этот праздник больше не вызывает тех эмоций, которые должен. Восемнадцать — слишком большой и маленький срок одновременно. Хотя по магическим меркам я совершеннолетняя уже целый год. Как страшно жить.

      В холле мы встретились с Блэром и его вещами. Он даже не смотрел в мою сторону и о чем-то тихо переговаривался в углу с Ламаршем. Попрощавшись с Владимиром, я пошла в комнату к Власову. Открыли мне быстро. Андрюша цвел и пах.

      — Ты чего такой радостный? — недоуменно приподняла брови я, глядя на его улыбающуюся физиономию.

      — Я кое-что понял. Точнее, перестал любить Ламарша, — я улыбнулась.

      — У меня то же самое.

      — Ты тоже перестала любить Ламарша? Дрянная девчонка, — хмыкнул он, пропуская меня в свою обитель.

      — Ты понял, о чем я, — он уселся за компьютер, на котором была на паузу поставлена какая-то песня.

      — Конечно. Ты чувствуешь этот запах свободы, когда ты больше не должен смотреть на него постоянно и чувствовать всю эту боль, которая выедает тебя изнутри? — он сунул руку в шкаф стола и достал сигареты. Прикурил от палочки. Выпустил кольца дыма в воздух.

      — Немного не так пафосно, но смысл один и тот же, — пробормотала я, открывая окно. Свежий воздух ворвался в комнату, принося и снежинки, которые попали мне в волосы.

      — О, я знал, что ты меня поймешь. Завтра твой день, верно? — я кивнула, садясь на кровать. Глупо называть мое день рождения «моим» днем. Ведь именно этого числа родились еще хер знает сколько человек.

      — Есть немного. Но ты прекрасно знаешь, что я думаю на этот счет, — он кивнул.

      — А как ты понял, что избавился?

      — Просто однажды проснулся утром и понял, что меня не тянет смотреть его фото, как я делаю это по утрам. Даже наоборот, появилось отвращение к его лицу, походке, манере говорить… Это так странно, что первые тридцать минут я думал, что заболел, — он потушил сигарету и, взмахнув палочкой, убрал и дым и запах от сигарет. Окурок тоже исчез.

      — Но ты начал курить?

      — Верно. Отдавая одно, мы забираем другое, — Андрюша крутанулся на стуле и замер, глядя мне в глаза.

      — А как у тебя это прошло? — я задумалась.

      — Знаешь, это как будто отдираешь жвачку от одежды. Медленно, тягуче, оставляя какие-то остатки, которые потом срезаешь ножом. Я с каждым днем любила его все меньше и меньше. Сейчас, после того видео, он вызывает лишь отвращение, — я пожала плечами, словно подтверждая то, что Адам Блэр мне больше не нужен. И не будет нужен, я надеюсь.