Красно-чёрное, свистком по белому. Freund Hein

Красно-чёрное, свистком по белому. Freund Hein

Und dein Herz, es schlägt so laut es nur kann,

Die schwarzen Vögel ziehen in den Sonnenuntergang,

Wenn die Zeit erstarrt und die Welt entweicht

Im Taumel der Gedanken, bis ein Freund die Hand dir reicht.[1]

Mantus, «Freund Hein»

 

Вечер распускался, как пышный лазоревый цветок. Не все ещё здесь, не самый ещё всплеск, но рассыпа́лись уже фиолетовые блёстки, усыпа́ли темневшее небо, музыка и голоса звучали в отдалении.

Она, правда, предпочла остаться в сторонке, не присоединяться так уж явно, претендуя на всеобщее внимание. Нет, внимания Адель не чуждалась – но те, кто подойдут к ней, подойдут и так. Для этой компании она и будет играть, зачем больше?

Пока же она устроилась под прикрытием узорчатых тяжёлых драпировок и расстроенного пианино с поцарапанной, но блестящей крышкой (Гюрза-Алмазаев ещё не объявился, а кроме него никто не совладал бы со своенравным механизмом).

К тому же не лишне воспользоваться уединением и освежить ещё раз в памяти новую мелодию – старательно разученную, но ещё непривычную. Хорошо, музыка – пальцы уже легко находили с ней лад, – но вот слова…

Адель присела на банкетку, кем-то удачно забытую здесь, перебрала гитарные струны. Тихо попробовала:

– Фройнд хейн, гиб мир дайне ханд…

Не так просто было запомнить два десятка ничего не говорящих тебе слов, запомнить по одному только звучанию, но Адель очень старалась.

– Фюр михь нах дем троймеланд, – негромко, вполголоса. Рано ещё, чтоб кто-то слышал это.

И снова, закрепляя:

– Фройнд хейн, гиб мир дайне ханд, фюр михь нах дем троймеланд…

– Хайн, – сказал вдруг совсем близко чей-то голос.

– А? – она вскинула голову. Перед ней, облокотившись на крышку пианино, стояла фройляйн Рита – сама фройляйн Рита, королева местной богемы, падающая звезда ринордийских вечеров. Сузив глаза в своём фирменном прищуре, она по-змеиному стлалась по дереву, и почти так же, отражаясь в лаковой поверхности, стлались концы её сиреневой шали.

– Фройнд хайн, а не хейн, – поправила Рита.

– Хайн, – кивнула Адель и повторила с готовностью. – Фройнд хайн.

Фройляйн ободряюще улыбнулась:

– Как дальше?

Адель растерялась в первый момент: она не уверена была, что помнит точно, а ошибиться при свидетелях, тем более при таком свидетеле… Но всё же, уняв волнение, продолжила:

– Цайг дас энде майнес лайдс, траг михь нах дер эвихькайт.

– Хорошая песня, – глаза фройляйн на несколько мгновений зажглись, будто она услышала что-то очень важное для себя и это важное несло ей благие вести. – Мне нравится. Сыграешь? Я хочу танцевать под неё.

Первым порывом было отказаться: затрясти головой, смущённо пробормотать, что не сможет. Да, наверно, она думала об этом втайне, когда выбирала вещь с непонятным ей немецким текстом, – вдруг сама фройляйн Рита обратит внимание, вдруг попросит её сыграть, чтоб танцевать именно под эту песню, – хоть Адель и убедила себя, что ей просто нравится мелодия. Но вот так, сейчас, не подготовившись как следует, – она же обязательно собьётся и всё испортит… Но тут же поняла: нет, с чего бы? С чего ей вдруг сбиваться: Рита кинула одобрительный взгляд и с гордо поднятой головой встала поодаль, на свободном месте, только чуть обернувшись в ожидании. Она так уверена в себе, уверена, что всё получится, – значит, получится и у Адель. Не сомневаясь больше, она поддалась куражу нового, неиспробованного и начала уже в полную силу:

– Фройнд хайн, гиб мир дайне ханд…

Краем глаза она заметила, как вступила Рита. Первым же движением фройляйн отозвалась на звук, будто давно знала его, и, подхватив волну, закружилась параллельно переливам струн, ушла по ним в ей одной только ведомый танец: не потому, что кто-то смотрел, – потому, что сама этого хотела. Танец был её стихией, частью неизменно окружавшего её мира – как немецкий акцент, как закрытые узкие платья в пол и лёгкие яркие платки, как насмешка на тонких губах и поблёскивающие шпильки в высоком пучке волос. Смелость почти до безрассудства, несгибаемая воля и в то же время истинная женственность, – вот что наверняка воплощала фройляйн для всех вокруг; по крайней мере, для Адель. Самой Адель хотелось быть такой же, но что-то всегда не получалось, и у неё так не выходило.

Но теперь это неважно. В этот вечер, в эту минуту – это совершенно неважно: стираются границы и то, что только грезилось, становится реальностью. Пока фройляйн Рита движется под музыку Адель, в каждом жесте отражая звуки её гитары, пока мерцает и летит сквозь пространство их маленький, ими двоими созданный мир, не существует рамок и всё возможно.

_______________________

[1] И твоё сердце бьётся так громко, как может,

Чёрные птицы парят на закате солнца,

Когда время застывает и мир отдаляется

В угаре мыслей, пока друг не подаст тебе руку.



Отредактировано: 08.09.2016