Круг земной

Пролог

«В году 173-ем от Основания, в 12-й год правления его милости Алейна, светлейшего герцога Бедвира, войско упомянутого герцога было разбито королём Мередиддом Уриеном в сражении при селении Дарм, что на Северном тракте. И бежал герцог Алейн, преследуемый Мередиддом по пятам, до самого Подгорья. Тогда герцог во главе доблестных своих воинов, оставшихся числом не более полутора тысяч, направился в город-замок Бреотигерн, наказав своему племяннику Гутруму с двумястами ратниками оборонять проход в свои земли, каковой имелся всего один, меж Нордмонтских скал и Круаховой топью. И в тот же год, в месяц Лосося, те земли поглотила тьма».

Флодоард Рейхский. «Хроники Бедвира»

«…в послании, которое скорее выплакано мною, нежели просто запечатлено на пергамене, я вовсе не смотрю с презрением на окружающих меня людей, но лишь слёзно оплакиваю умножение зла. Как мне, убогому, найти силы, чтобы взвалить на себя ношу, подобающую пастырю, а именно противостоять натиску столь разрушительной бури и нарастающему валу злодейства? Но не могу я видеть это и молчать; это все равно что сказать ноге «не ходи», а уху «не слушай».

Ибо в последнее время всевозможные дикие твари начали приносить в своих гнусных пастях смертную отраву ересей и ядовитыми зубами вгрызаться в землю, где до того всегда рады были слушать доброе слово и не желали ничего дурного. Они раздувают угольки грехов, тлеющие в человеческих душах, и народ божий, словно напившись вина, становится тупым и вялым, и так ослабевает от опухоли злости, от лихорадки враждебности, от цепких когтей зависти, от неразличения добра и зла, что нечисть, питаясь людскими пороками, множится как листья, опадающие на землю в положенный срок, растёт числом и вздымается волнами подобно горному потоку, раздувшемуся от ручьев после ливня, что шумно несётся по руслу; его бурливые воды встают до небес, и при видe этого наши глаза затмеваются из-за быстрой смены черт в его водовороте.

И ныне огонь ярости чудовищ лижет своим красным языком все западные земли. Ибо зло внутри нас.

Сейчас, в канун полнолуния месяца Жёлтеня, запершись в доме Божьем, уповаю лишь на Отца всего сущего, чтоб дал он мне силы противостоять их злой воле, когда они явятся за мной…»*

Обрывок безымянной рукописи, найденный в часовне св. Гильдаса в селении Ладлоу

ПРОЛОГ

Порыв сквозняка, ворвавшийся в хижину, вновь затушил огонёк жертвенника. Женщина на топчане очнулась от дрёмы, вздохнула обречённо, встала и, выбрав в очаге самый яркий уголёк, принялась раздувать лучину. Та, наконец, вспыхнула, и жертвенник ожил. Глиняный, высотой не более полулоктя, с мерцающим внутри язычком пламени, он уставился на женщину глазами-дырочками, горящими красным на искусно вырезанных лицах.

Она провела пальцем по волнистым волосам одной из фигурок и попыталась улыбнуться.

- О матерь Боанн, - заученно забормотала женщина, - прародительница, присутствующая всегда, распространяющаяся беспрерывно и всеобъемлюще всюду… - Но тут уголки её губ предательски дрогнули, и следующее слово обратилось во всхлип.

Она была ещё совсем не стара, но с осунувшимся лицом, темнотой под глазами и уже ясно видимыми морщинками. Резко отвернувшись, она подошла к стене и принялась усердно подтыкать колышками облезлую медвежью шкуру. Хижина была бедняцкая, с вросшей в землю двускатной крышей из переплетённых ивовых прутьев, крытых густым слоем соломы. За долгую осень солома намокла, слежалась; в дырах посвистывал холодный ветер, легонько качая связки сушёных трав, свешивающихся с потолочной балки. Посреди хижины, на утоптанном полу в неглубокой яме горел очаг: кучка углей, окружённая камнями. Хижина топилась по-чёрному.

Дрожащим голосом женщина тихонько запела:

Белый замок стоит

Близ дивной плотины Биннори…

С топчана раздался надрывный детский кашель, и мать, выронив очередную щепку, кинулась на звук.

- Эирлис, маленькая, маленькая моя, - зашептала она, - пить, хочешь пить? Отвару дам…

Ребёнок не отвечал; лишь хриплое дыхание доносилось из-под груды шкур. Женщина опять уселась рядом, но тут же вскочила, заслышав скрип кожаных петель.

- Тедгар!

Низкая дверь отворилась, и в хижину, пригнув голову, вошёл мужчина в шапке с длинными завязками и телогрейке мехом наружу. В руке он держал небольшую корзину. Потопав ногами, чтобы стряхнуть с деревянных башмаков грязь вперемешку со снегом, он поставил корзину на стол. Стол был маленький, на одной толстой ноге с остатками коры.

- Пусто. Все силки пустые, один порван. Здесь горох, капуста и сала немного. У Валды выпросил. Сказал, не даст больше, пока с тем долгом не расплачусь. Завтра поутру в Топь пойду, Брихт говорит, слышал там глухарей.

Тедгар сел на чурбак, заменявший табурет, вытянул над углями руки, натруженные и красные от холода. Подержал немного, потирая ладони; от мокрых рукавов шёл пар. Бросил хмурый взгляд на топчан.

- Как она?

Женщина всхлипнула.

- За весь день ни разу не заговорила. Не может уже говорить. - И вдруг бросилась на колени перед мужем, умоляюще сложив руки. – Тед, прошу тебя, прошу… давай отнесём её к матушке Элфгиву…

Тедгар вздрогнул.

- Нет, - пробормотал он, нерешительно мотнув головой. – Я же сказал: пойду завтра, добуду птицу…