Мальчишка из рода белого тура

Часть первая, главы 4, 5, 6.

Глава 4

Когда я проснулся, в землянке было пусто, слабые лучи света, пробившись сквозь маленькое слюдяное оконце под самым потолком, лишь слегка освещали жилище ведуна и его ученика.

 В углу возле двери стояла печь, сложенная из плоских камней и тщательно промазанная глиной. Наклонный дымоход из того же материала выходил наружу как раз под  верхней половиной землянки, собранной из сосновых брёвен. Зев печи был прикрыт железной заслонкой. Сразу за печкой и вдоль дальней стены были оборудованы две лежанки. Под окошком стоял большой стол с лавками по бокам, В углу, с другой стороны от двери, висела зимняя одежда, и стоял большой ларь. Над столом были устроены полки, на одной лежала кухонная утварь, а другие были заставлены различными по размеру горшочками и глиняными склянками. На стенах вдоль лежанок висели звериные шкуры, к потолку были подвешены пучки трав и кореньев.

Выйдя из жилища и сполоснувшись у родника, я поспешил к святилищу. Мирча уже успел навести порядок на месте погребального костра, золу, пепел и остатки костей своего учителя он собрал в узкий глиняный сосуд и поставил в маленький поминальный сруб рядом с капищем. Постояв рядом и помянув старого Болеслава добрым словом, мы вернулись к землянке, где за завтраком завершили тризну по погибшему.

Весеннее солнце поднялось над лесом и щедро грело лучами мирную землю, рядом, в кустах пели птицы, над травой порхали бабочки, ничто не напоминало о том, что совсем рядом продолжается кровавое побоище.

Надо было собираться, и привычный к походам Мирча стал отбирать и складывать необходимое для дальнего путешествия снаряжение и припасы. Я попытался найти какое-нибудь оружие, но ничего значимого в запасниках старого знахаря не оказалось, не считая ржавого наконечника копья. Добавив к нему большой нож и маленький топорик, я задумчиво почесал в затылке, с таким арсеналом рассчитывать на победу в схватке даже с одиноким врагом не приходилось. Мне стало жалко лук ведуна, сгоревший в погребальном костре, но ведь я всё равно не мог натянуть его до конца, не хватало силёнок и длины рук. Дома у меня был свой лук, собранный Избором из трёх сортов дерева, и как раз под мою силу, с тридцати шагов я мог двумя стрелами из трёх попасть в яблоко. Но теперь вряд ли там что-нибудь уцелело.

Вспомнив про дом, я прекратил дальнейшие поиски и стал помогать другу. Вещей набралось изрядно, помимо продуктов там был медный котелок, баклага для воды, легкий навес от дождя и прочие мелочи.

Закончив сборы, мы по очереди посетили святилище, там я поклонился нашим богам и попросил у них помощи и присмотра на всё время путешествия.

Пора в путь. Я пошёл первым, за спиной была увесистая котомка, за поясом большой нож, в руках походный посох. Мирча шёл позади, перед уходом он пристальным взглядом окинул святилище, поляну перед ним, землянку с родником, запоминая и прощаясь с местом, где прожил последний год, и теперь механически переставлял ноги, думая о чём-то своём.

Перед опушкой леса я сошёл с тропы и осторожно прокрался к крайнему дереву. Луг и дорога перед городищем были пустынны, въездные ворота распахнуты, крыш домов за частоколом не было видно, только кое-где курились лёгкие дымки. Похоже, захватчики уже ушли.

Сняв котомки, мы налегке двинулись к воротам, готовые в любой момент задать стрекоча в обратную сторону. Зайдя внутрь, я ужаснулся увиденному, селения больше не было. На месте домов остались только остовы печей в окружении сплошных пепелищ.

Захватив городище, грабители всё ценное, в том числе всё железо, погрузили на повозки и увезли, пленных селян гнали пешком. Это чётко подтверждали отпечатки колёс и босых ног на дороге. Заметая следы, хазары затащили тела убитых защитников в дома и все строения сожгли. Только кое-где на земле и траве сохранились пятна высохшей крови, над которыми кружились жирные мухи.

Медленно передвигая ноги, Мирча побрёл к пепелищу, где раньше жила его семья, я повернул к месту родного подворья. Гнев и ненависть к убийцам переполняли моё сердце, среди сгоревших остатков моего дома был и прах близких мне людей. Оторвав лоскут от подола рубахи, я бережно завернул в него горстку смеси земли, золы и пепла. На груди у меня на плетёном шнурке висел кожаный мешочек, в котором я хранил сбережённую Нежаной щепотку земли с пепелища моего старого дома на реке Ворскле. Ещё там лежал камешек из зоба первого добытого мною на охоте глухаря и коготь с задней ноги первого убитого зайца. Положив туда маленький свёрток, я поцеловал мешочек с амулетами и снова повесил на шею. Больше здесь делать было нечего.

Когда мы подходили к воротам, собираясь навсегда покинуть разорённое селение, из травы возле внутренней стороны частокола вылез молодой пёсик и, жалобно поскуливая, поплёлся следом за нами. Годовалый щенок был тёмно-серого окраса с чёрной спиной и с рыжими подпалинами по бокам и на груди, он прихрамывал на правую заднюю ногу, а вдоль всего бока шерсть свалялась от высохшей крови. Видимо какой-то хазарин достал его саблей на излёте.

Брать щенка с собой было глупостью, но и оставить живое существо на верную гибель мы не могли. Парой слов успокоив пса, Мирча взял его на руки и осмотрел раны.

-Ерунда, - сказал он. - На лапе большая царапина, а бок я вечером заштопаю. Через три дня будет совсем здоров.

Дальше мы пошли уже втроём.

Забирая котомку, я решил догнать караван и проследить за грабителями. Стадо скота, лошади, повозки и толпа людей оставили за собой не просто след, а целую дорогу, и идти по ней было легко. Всё же, перед тем, как углубиться в лес, нам пришлось сделать вынужденную остановку.

В кустах возле опушки стояла отбившаяся от стада корова, заметив людей, она жалобно замычала. Корова была давно не доена, налитое молоком вымя свисало почти до земли, причиняя сильную боль.

Сняв котомку, Мирча достал котелок и подошёл к животному. Сначала он погладил её по голове, затем прошептал что-то в уши, потом, взяв за рог, вывел на открытое место. Поставив под вымя котелок, присел на корточки и стал доить. Из первого котелка я заполнил молоком баклагу для воды, со второго котелка мы по очереди пили сами и напоили щенка. Остатки молока из вымени друг выдоил прямо на землю. Освободившись от болезненной тяжести и рези в сосках, корова благодарно промычала и бодрой трусцой направилась к сгоревшему городищу.