Небо без знамен

Глава 1. Гости из-за моря

                                                                                                           "Нет, сударь, не перечьте мне,— 
Гавэйн ответил,— на войне 
 Я так не мучился доселе. 
Вы доконать меня сумели."

(с) Ивейн, или рыцарь со львом. Кретьен де Труа

Лорд Генри скучал. Это чувство, столь тягостное жадной до общества натуре, ветвистыми корнями расползалось в его груди, и со стороны могло показаться, что молодой дворянин впал в некое подобие транса.

Лениво помахивая кнутом, лорд медленно ехал по дороге, и ясные глаза цвета загустевших чернил равнодушно скользили по окружающему пейзажу, ни за что не цепляясь и ничего не запоминая. Будь природа женщиной, каковой ее иногда рисуют в поэмах, то эта капризная особа была бы потрясена до глубины души столь искренним пренебрежением к своей красоте. И, признаться честно, любоваться было чем: редкая кленовая рощица расступалась, предоставляя простор для гордости бургундских земель - виноградной плантации. Солнце уже клонилось к закату, и зеленые побеги, тянувшиеся к небу, в свете заходящей звезды отливали багряностью с золотом. Большинство работ уже подошли к концу, и редкие трудяги, задержавшиеся, чтобы перекинуться парой слов с товарищами, сгрузили инструменты в телеги и небрежно вытирали липкие руки. Те участки, что уже успели обобрать, походили на причудливые узоры из стеблей и листьев, остальная же часть была сплошь увешена тяжелыми гроздями всех форм и оттенков фиолетового. Далеко, до самого горизонта тянулись эти ряды спелых, налитых соком ягод, которым в ближайшем будущем предстояло стать содержимым плотно сколоченных деревянных бочонков с королевским клеймом на днище. Вот темно-бордовые островки: их терпкость и вязкость раскрывается только, если собирать ягоды чуть перезрелыми, а сок после томить в бочках из красного дуба. А вот этот сорт продолговатый, с бледными, розоватыми прожилками - их для сладкого послевкусия следует поменьше держать под солнцем, и не дай бог на брожение повлияют его жаркие лучи!

И так дальше, дальше, огибая пригорки, вплоть до резных башенок, по которым легко можно было распознать замок Жеовиннь: старинное, крепкое здание с посеревшими от времени и дождей стенами,служившее одновременно и канцелярией, и погребом. Было почти тихо, если не считать хлопанья крыльев, когда стайка любопытных птиц будоражила оранжевый горизонт, да мирного стрекотания насекомых. Мягкая, еще не тронутая желтизной трава едва слышно похрустывала под копытами коня.

 Идиллия сельской местности во всей теплоте своих красок.

Но лорд Генри, к глубокому разочарованию поэтов, ничуть не страдал известным пороком своего круга, имя которому - возвышенная меланхолия. Вместо этого он всей душой разделял иную дурную привычку света: крайний, нарочито подчеркнутый цинизм ко всему, что его не развлекает. И так как бескрайние виноградные поля не выказывали намерения как-нибудь занять его, лорду было безразлично: едет он через них, или через пустыню. В любом случае, и там, и там его преследовала бы удушающая жара, на которую он успел посетовать по меньшей мере трижды за последние полчаса.

Английский вельможа в который раз вздохнул, удрученно качая головой. Он мог показаться – и наверняка казался самому себе – самым несчастным человеком на Земле, но, надо признать, его горе не шло ни в какое сравнение с глубочайшей апатией, в которой находились его спутники. А таковые, к их собственному беспросветному сожалению, у лорда имелись -  в лице надсмотрщика виноградников и его личного секретаря; эдакая скромная свита, чьим гербом с большим успехом мог послужить любой католический мученник (желательно, изображенный за мгновение до своего знакомства с апостолом Петром). Несмотря на заявленную несколькими часами ранее роль проводников, оба всадника не только плелись позади своего гостя, но и старались держаться от него на почтительном расстоянии. То и дело их взгляды, пересекаясь друг с другом, обращались назад, на редеющий лес, словно господа всерьез надеялись уличить момент и случайно потеряться за каким-нибудь удачно раскинувшим ветви деревом. 

Но вот, подъезжая к очередному повороту, лорд Генри резко потянул на себя вожжи. Лошадь, страдавшая попеременно от погоды и капризов своего ездока, послушно замедлила шаг, а потом и вовсе замерла на месте. Свита, заметив, что каждый новый шаг приближает их к лорду, тоже предпочла придержать коней.

Некоторое количество времени проползло в вежливом ожидании, что виновник остановки хотя бы полу-намеком откроет ее причину, либо продолжит путь. Но лорд Генри не спешил размениваться на такую тривиальность. Он был, в некотором роде, человеком мгновения, своей собственной музой, в счастливом союзе с которой писалась вся история его жизни. Прямо сейчас, под тоскливо-смиренными взглядами виноделов где-то в глубине головы вельможи рождалась сцена, главным действующим лицом которой ему предстояло стать. И, как истинный центральный персонаж действа, лорд Генри предпочитал не бросаться к сути очертя голову, безвкусно приближая этим развязку, а размеренно планировать в ее сторону под аккомпанимент горестных вздохов второстепенных героев. 

К слову, о них. Тот из спутников, что был младше - секретарь, -  сдался первым. Он нетерпеливо заерзал в седле, и сдавленным фырчанием, вырывавшимся из его носа, можно было раздуть пару тлеющих костров. 

- Если он опять начнет изливаться нам про жару... - прошептал он, чуть склонившись в сторону своего начальника, - Будто я шаман какой, погодой управлять. Что мне, в конце концов: смастерить из веток опахало и бегать вокруг него, как вокруг индийского божка? Или водой его окатить, чтобы он почувствовал себя, как в родном болоте...