Оазис

Глава 2

Юл зевал и никак не мог справиться с собой, под глазами мальчишки залегли темные круги, он вис на руке сестры, борясь с желанием уснуть прямо посреди площади Благословления. Юна его понимала, они почти не спали неделю накануне великого праздника поочередно ухаживая за Криной. У девочки участились приступы: она не спала, все шептала что-то, жутко кашляла, а однажды и вовсе, поднявшись с лежанки, упала замертво, перепугав всех.

Площадь Благословения гудела, между каменных глыб натянули веревки и повязали разноцветные лоскуты, поселковые оделись в белые рубахи, ворот которых был расшит хризантемами — цветами ушедшего прошлого. Люди выглядели оживленными. Юл устало опирался на Юну, мать с отцом стояли позади детей, а Люц держал на руках Крину, та мирно спала на его плече впервые за всю неделю.

— Вот кого нужно было пригласить в няньки, — Юл снова зевнул, прикрыв рот ладонью. — Все девки без ума от твоего Люца, даже такие мелкие.

— Не надо завидовать, парень.

Уязвленный Юл дернул плечом и устремил взгляд на подмостки, на которые поднялся старейшина Хаджил, одетый в белое просторное одеяния, он широко улыбался всем собравшимся, поглаживая седую бороду.

Так было заведено: вначале старейшина говорил слово, знаменующее собой начало великого праздника, а потом появлялись посланники из Оазиса.

Хаджил говорил не долго, речь была традиционной об испытаниях посланных богами, о том, что нужно быть стойким, терпеливо нести свое бремя, каким бы тяжелым оно не казалось. Люди слушали его и кивали. Юна видела хмурые понимающие взгляды односельчан, каждый думал о своей беде.

Старейшина закончил, ему захлопали и помогли спуститься с подмостков, а потом толпа потихоньку начала расступаться, образуя живой коридор. Юна замерла: вот оно, то ради чего все собрались, она нетерпеливо вытянула шею, стараясь разглядеть из-за чужих спин людей шествующих к подмосткам. По обычаю половина лиц представителей Оазиса была разукрашена белым, красным и золотым цветами, что символизировало прощение и благодать заслуженную кровью, рисунки на лицах не повторялись. Представители поднялись и встали в одну линию; шестеро мужчин взирали на собравшихся равнодушными взглядами.

— Последний древний сказал: «Да прощен будет тот, кто вернет себе милость богов потом и кровью. Да возвратится в отчий дом блудное дитя полное раскаянья и сожаления…», — заговорил мужчина, что стоял посредине. Густой бархатистый голос зазвучал над толпой, эхом отскакивая от камней площади. — «Смоет пустыня грехи с непутевых чад своих, и смогут возвратиться они, полные новых надежд и новой жизни». Мы все грешны, но одни грехи тяжелее других, они лежат неподъемным грузом на наших плечах, но с каждым днем упорного труда мы понемногу заслуживаем прощения. Последний древний, солнечный Хавагар, предрек, что когда последний грешник заплатит свой долг, магия снова вернется и мир станет прежним. Наша ноша тяжела, но никто другой не сделает этого за нас. Нечестивцы… Потомки, дети детей их детей, кровь от крови и плоть от плоти тех, чьи предки обрекли старый мир, солнечный Хавагар выгнал их из Оазиса, чтобы жар пустыни смыл с них грехи, заставил их выйти с потом от тяжелого труда. Мы знаем, что магия вернется… Этот день настанет. Хавагар услышал шепот мертвых богов, они сказала ему, как спасти мир, как вернуть утраченное. И солнечный Хавагар вымазал лбы жителей Города священной краской и та на чьих лбах она стала красной….

Посланник говорил, а люди все слушали, правда, некоторые между собой перешептывались, речь о нечестивцах, выгнанных из Оазиса за грехи, многие знали не хуже его, были и те, кто смог бы сказать, где мужчина приврал или сократил речь.

Юна от суки разглядывала разрисованные лица, одно из них привлекло её внимание больше остальных: под глазом была нарисована неширокая золотая линия, начинающаяся у виска и заканчивающаяся у крыла носа, верх над линией раскрашен белым, а низ красным. Было еще что-то в лице мужчины, что не давало Юне покоя. Она внимательно смотрела на посланника, и тот словно почувствовав взгляд, посмотрел на неё в ответ.

Юна замерла, хотелось потереть глаза, мотнуть головой, ущипнуть себя — вдруг показалось, но нет, не показалось, те зеленые глаза она больше ни с какими другими не перепутает. Не сможет.

Юл чуть не упал, когда сестра отшатнулась назад. Первой её мыслью было сбежать, забрать Крину и под предлогом того, что девочке лучше вернуться в постель, спрятаться и отсидеться дома, но Юна не стала. Кальд Варро перевел меланхоличный взгляд в сторону, она его совсем не интересовала.

Первая волна страха прошла, Юна убедила себя в том, что не станет благородный посланец из Оазиса кричать с подмостков, что она воровка. Договор она не нарушала и мстить ей не за что. Так, неприятная встреча, не больше. Неудобство в виде Кальда Варро она уже как-нибудь переживет.

— Мы послы его воли. Да начнется праздник! — человек умолк.

Люди оживились. Объяснять нечего не пришлось, все и так знали, что следовало выстроиться в четыре полукруга: мужчины, за ними женщины, снова мужчины и снова женщины. Полукруг символизировал молодой месяц и новую жизнь, с луной вообще было связано множество преданий, старейшина Хаджил любил говорить, что в полнолуние древние наблюдают за миром и именно в это время они посылают знаки, к которым стоит прислушаться.

Люц передал Крину Уре, матери Юны, и встал в один полукруг вместе с Мареком и Юлом. Юна вначале собиралась остаться с матерью, но потом, заметив, что Варро подошел к человеку стоящему с краю их линии, поспешно перешла в самую последнюю. Не хотелось встретиться с ним лицом к лицу, уж лучше держаться от него подальше. Может быть, он не узнает ее, но не к чему испытывать судьбу.

 К Кальду подошел посланец, половину его лица украшали три круга: белый в синем, в центре золотой. Он вручил Кальду глиняную миску и налил туда красной вязкой жидкости. Вопреки ожиданиям Варро встал у края третьей линии, в которой стояли одни мужчины.