Прояви свой боевой раскрас

Глава 47. Закрывая глаза.

И если бодрствование приравнивается к забытью и боль синоним к любви, то моя жизнь равна существованию, а эмоции – это бесчувственность. И я сама горка пепла, которую вот-вот раздует ветер.

- Заходи, - меня грубо толкнули в спину. – Шевели своими конечностями, девчонка.

И я повиновалась. Впервые без каких-либо размышлений и задних мыслей.

Мой серый комбинезон с эмблемой института на груди совершенно не грел на декабрьском холоде. Снег, медленно опускаясь на меня, тут же таял, а ветер, дующий на улице, забирался под одежду, вызывая волны мурашек по коже.

Но кому это было интересно? Никто не хотел спрашивать у заключенного, тепло ли ему. Никому не нужны были чувства заключенной.

После разговора в Зале Солнца (как оказалось, это помещение, с которого всё началось), когда я наполнилась надеждой попасть на свободу, но меня обманули.

Девяносто шесть дней. Именно столько прошло со времени официального закрытия проектов «Утопия» и «Исцеление». Две тысячи триста четыре. Именно столько часов прошло в адских мучениях. Эксперименты. Эксперименты. Эксперименты.

Они резали мою кожу ножами, когтями, руками, зубами. Они ломали мои кости бросая, ударяя, сжимая. Они выкачивали из меня кровь шприцами, колбами, лужами на полу. Они разрушали меня, словами, действиями, фотографиями.

Они засекали скорость регенерации с обезболивающим и без.

А если я теряла сознание, то они возвращали меня в реальность и продолжали. Час за часом. День за днём.

- Она чиста, - каждый день они повторяли одно и то же. – Нам нет смысла продолжать тесты. Тем более эксперименты официально закрыты

Но Стамп не мог остановиться.

- Мне плевать на закрытие! Пробуйте! Ещё, ещё, - он повторял это словно мантру. – Формула должна найтись хотя-бы на одном тесте.

Его сотрудники качали головами в растерянности.

- Мы испробовали всё, - вздыхали они. – Ничего на ней не работает.

- Пробуйте всё по кругу, - кричал Стамп. – Это когда-нибудь выйдет наружу.

И он уходил, оставляя потерянных испытателей, которые нервно переглядывались между собой.

Знаете, я думала, что в этом институте не осталось людей, способность ощущать сочувствие. Думала, что тут все чёрствые и бездушные, как Уотс и Стамп. Но я довольно сильно ошибалась.

На четвёртую неделю в мою камеру зашла миссис Оливер. Я сразу же забилась в угол. Люди в белых халатах с эмблемой института после испытаний стали вызывать страх. Да что это я? Они и до этого не притягивали моей любви. А принимая в расчёт то, что женщина была замешана в моём эксперименте, я, мягко говоря, сторонилась её.

Животный страх сковывал меня. Она пришла забрать меня? Она сделает мне больно? Она тоже искала остатки прототипа в моём организме? Или она решила избавиться от меня?

- Нора, - моё имя в её устах прозвучало с надрывом. – Нора…

Оливер сделала шаг вперёд, а я ещё больше сжалась в углу. Я непроизвольно дрожала. Все мои инстинкты вопили: «она сделает мне больно! она сделает мне больно!»

Гостья побледнела, заметив мои действия.

- Господи, - она отошла к стене и облокотилась на неё. – Что они с тобой сделали?

Её глаза осматривали меня с головы до ног, будто сканируя. Будто внешние наблюдения могли ответить на все вопросы. Я встретила её взгляд: в глазах женщины стояли слёзы.

- Ты поговоришь со мной? – слёзы покатились вниз по её щекам, когда я покачала головой. В последнее время единственным звуком, вырывающимся из меня, был крик боли, так что на разговоры я была не готова. Тем более к диалогу с ней.

Если посмотреть на нас со стороны, то мы, наверно, были похожи на двух затравленных животных в клетке, сидящих друг напротив друга.

- Я тебе кое-что принесла, - голос Оливер разрезал тишину, повисшую между нами. – Это, - она достала колбочку с малюсенькими гранулами. – Сильнейшее обезболивающее. Его невозможно найти в организме даже при самом доскональном анализе. Оно тебе поможет справиться с этим кошмаром.

Женщина положила склянку на пол и подтолкнула ко мне.

- Их изобрела Лидевью, - слова резко ударили прямо в сердце. – В тайне от всех. К сожалению, это всё, чем я могу тебе помочь.

С этими словами она встала, отряхнулась и вытерла слёзы. Одно прикосновение карточки к считывающему устройству, и дверь открылась.

- А забрать вы меня отсюда не можете? – от криков на испытаниях мой голос сильно охрип. – Вы можете вытащить меня отсюда? Ну или хотя-бы помочь умереть?

Её глаза округлились от ужаса.

- Убить? – она поджала губы.

- Ну, другие учёные могут убивать подопытных, - каждое слово, будто наждачной бумагой по горлу. – Чем вы лучше других?

Оливер вздрогнула, будто от удара.

- Я, может быть, и не лучше, - она вздохнула, прикрыв глаза. – Но я точно знаю цену человеческой жизни.

Она сделала шаг за порог и дверь тут же закрылась.

Я не доверяла миссис Оливер, но таблетки решила спрятать. Они ведь были изобретены мамой. И, кто знает, может, если выпить их все за раз, то я больше никогда не смогла бы чувствовать боли? Может, благодаря им, я бы избавилась от звания единственного живого представителя семьи Борн.

Сидя в вертолёте я раз за разом вспоминала встречу с Оливер, а таблетки, которые она дала мне, лежали за чуть отпоротой эмблемой института, немного топорщась. Колба грела моё сердце.

«Этого касалась мама, - говорила я себе. – Она это изобрела. Может и папа к этому имел дело.»

Лопасти воздушной машины завертелись. Подъём начался. Нестерпимо громкий звук наполнил кабину, мгновенно заложив мои уши. Шум нарастал по мере взлёта, и я одна осталась сидеть без наушников. Боль сковывала голову, будто раскалывая её пополам. Я зажала её руками силясь облегчить свою участь, но резь не уходила, а звук пролетал сквозь ладони. Мне казалось, что я состояла из этого грохота, будто в каждой частичке моего тела был этот звук, будто лопасти вращались у меня внутри.