Семь горных воронов

Глава 1

Нет хуже дорог для карет, чем горные. Лошади ступают неровно, колеса потряхивает, и так просто сползти с сидения на пол. Женщина, сидевшая на обшитом бархатом сидении, поморщилась, когда карету в очередной раз тряхнуло:  колесо снова налетело на камень.

- Что? – резко обернулась она на своего спутника, молодого, Гордого мужчину с длинными черными волосами. Тот молча дернул плечом. Лицо его, изуродованное грубым шрамом на лбу, оставалось бесстрастным.

- Я не буду ездить верхом, когда есть карета, - светло-серые, льдистые глаза женщины ярко сверкнули. – Дело не в удобстве, дело в статусе.

- Я не спорю, миледи, - ответил ее спутник приятным низким голосом.

- Тогда прекрати на меня смотреть, - отрезала женщина, снова отворачиваясь к окну.

Карета, покачиваясь, ползла по дороге. Взгляд женщины скользил по горам, покрытым лесами. Зеленый массив разрезали водопады и скальники. Красота мрачная, но завораживающая.

- Вчера пришло письмо от твоего старшего брата, - сказала женщина.

- Ты из-за него не спала всю ночь? – спросил мужчина.

- А ты из-за чего не спал? – женщина развернулась, встряхнув своими роскошными темно-русыми волосами. – Подпевал воронам на башне?

- Вороны по ночам спят, - ответил мужчина.

- Ты дерзишь, - глаза женщины сузились и нехорошо заблестели.

- Нет, миледи, ты ошибаешься, - мужчина оставался спокойным.

- Я просила наедине называть меня матушкой, - женщина откинулась на спинку сидения.

- Да, матушка, я помню, - мужчина смотрел на нее все с тем же отсутствующим выражением лица.

- Из всех моих сыновей ты всегда был самым чутким, - задумчиво провела пальцем по губам женщина. – Наверное, потому, что ты младший.

В карете снова повисло молчание.

- Послезавтра мы едем в столицу, - сухо сказала женщина. – Ты, я и оба твоих брата. Хотя стоило бы этих идиотов оставить дома.

Некоторое время они ехали в молчании, а потом сын спросил:

- Сколько лет назад ты была в столице?

- В последний раз десять лет назад, когда ездила туда с твоими старшими братьями, - раздраженно ответила женщина.

- Ты не любишь это место, - заметил сын.

- Потому что мое место здесь, в горах, во владениях твоего отца, - ответила мать. – Я не люблю уезжать отсюда надолго. Горы и народ нельзя оставлять без хозяйской руки. Была бы моя воля, я бы никогда не покидала Твердыню. Но твой отец был другом короля, а король живет в Тамвроте.

- Можно я спрошу? – сын теперь смотрел прямо на нее, и выражение его лица стало живым и осмысленным. Мать сделала короткий ободряющий жест рукой.

- Почему ты не взяла себе второго мужа?

- А ты думаешь, после того, как я семь лет подряд рожала твоему отцу Воронов, я хотела продолжения? – мать побледнела, и губы ее скривились. – Раздвигать ноги, пускать в себя сопящее, воняющее пивом животное? Вечно таскать огромный живот, а потом корчиться в муках, валяясь в собственной крови, орать, как свинья под ножом и все ради чужой похоти? Я родила твоего старшего брата, когда мне было четырнадцать, и каждый год замок оглашал очередной писк нового Ворона, и так долгих семь лет, до самой смерти твоего отца. И знаешь что? Мне вполне хватило вас семерых.

- Ты нас не любишь, и никогда не любила, - спокойно сказал сын. – Но я всегда хотел спросить тебя еще об одном: почему меня ты ненавидишь меньше моих братьев? Потому, что я последний?

- Нет, - мать прикусила губу, внимательно глядя сыну в глаза. – Потому, что ты меньше всех похож на своего отца.

Спуск закончился, и пошла пологая дорога. Карета въехала в большое селение, где имелись даже двухэтажные нарядные дома. В центре располагалась большая площадь.

- Почему такая толпа? – поморщилась мать. – Останови, я хочу посмотреть, что происходит.

Сын высунулся и велел вознице осадить лошадей. Мать тоже выглянула в окно. Ветер трепал прядки у висков, выбившиеся из ее сложной прически.

Оказалось, что толпа собралась вокруг высокого помоста, сложенного из грубых необработанных камней. Мать прислушалась и услышала, что над толпой льется песня. Ровный, сильный голос выводил слова простой народной припевки.

- Это поет Серебряное горлышко, - объяснил сын. – Дочь кузнеца.

- С каких это пор тебе есть дело до дочерей кузнецов? – быстро обернулась к нему мать.

- Просто о ней все говорят, - пожал плечом сын. – Говорят, что ее песни заставляют больных забывать о боли, влюбленных о любви, дети перестают плакать, а старики снова чувствуют себя молодыми, когда она поет.

- А ты слышал ее? – прищурилась мать, что-то прикидывая в уме.

- Нет, - равнодушно ответил сын. – Она поет для людей на площадях, а не для волков в горах, где я обычно охочусь.

- Если она так хороша, как ее славят, то я возьму ее с собой в столицу, - решила мать.

- Зачем? – поднял бровь сын.

- Затем, что надо всегда удивлять, и производить впечатление чем-то необычным, - покосилась на него мать. – Пойди и послушай, и если она действительно хороша, привезли ее в замок. Иди уже, надоел.

Мать снова откинулась на спинку сидения, прикрыв глаза. Сын покорно вылез из кареты, и подошел к ней сзади, где был привязан вороной мощный конь, отвязал его, запрыгнул в седло и тронул конские бока шенкелями.

Карета покатилась дальше, а всадник стал медленно пробираться через толпу. На постаменте пела девушка: тонкая, хрупкая, невысокая. Миловидное лицо ничем особенным не отличалось, глаза были закрыты, а собранные в девичью косу русые волосы блестели на солнце. Голос лился, как серебряный горный ручей. Конь замер, а всадник прикрыл глаза. На площади воцарилась тишина, и только голос звенел, набирая силу, и разносясь далеко вокруг.