Спирик

Спирик

Что-то давно нет автобуса. Холодно так на улице, и темнеет уже. Ага, вон там что-то едет. Двадцать восьмой. Эх, конечно, лучше бы уж восемьдесят четвертый – он едет почти до самого дома, а  так придется   еще через березовую рощу бежать. Но уж  очень холодно стоять и ждать, лучше  я сейчас в автобусе согреюсь, а потом пробегу, чем тут мерзнуть. Да и когда еще этот восемьдесят четвертый придет!

Ого-го, ну и толпа! Ладно, главное протиснуться сейчас вон туда, ближе к заднему стеклу, чтобы не вынесли на следующей остановке. Так, простите, извините, и вы подвиньтесь, а я вот сюда, и еще немножко... Ух! Ура! Я у окна, толпа сзади тоже перестала колыхаться и давить...  Поехали!  Ногам все еще холодно, кончики пальцев на руках горят от мороза. Но в автобусе тепло, к спине прижало тетеньку в шубе, от нее тоже тепло. Хорошо. Зато через пол-часа буду дома.

Автобус тряхнуло на повороте, толпа качнулась, и ко мне вытолкнуло какого-то дядьку в кепке  и искусственной  дубленке. Он уцепился красной рукой без перчатки за поручень прямо у меня перед носом, от руки  пахло табаком . Ну, хоть не перегаром, и на том спасибо. Автобус снова тряхнуло, теплая шуба сзади ушла куда-то вбок, вместо нее мне в спину уткнулось чье-то острое плечо. Я подвинулась, мужик тоже шагнул в сторону, уступая  мне место. «Ээ, ты там, не толкайся! Видишь, девушка тут стоит!»  -- он положил вторую руку на поручень, и я оказалась в его «объятиях». Вот уж спасибо, этого еще мне не хватало. Но он невозмутимо смотрел в окно, только сдерживая напор толпы своей широкой спиной: между его руками, его телом и окном я оказалась во вполне комфортном неприкосновенном положении. Конечно, не очень приятно  было от того, что незнакомый мужик, воняющий  сигаретами,  держит меня в кольце своих рук. Но он не прижимался, не приставал, не говорил ничего и даже не пыхтел мне в ухо: так чего же мне было выпендриваться? Как говорится, человек к тебе со всей душой .  «Спасибо!» -- пробормотала я, и заглянула ему в лицо. «Угу» -- кивнул он, продолжая довольно равнодушно смотреть в окно.   А у меня перехватило дыхание.

Спирик.  Это был Спиридонов – кошмар моего детства. Моего и моей подруги Ольки. Его перевели в наш класс из второго «Ж». Ходили слухи, что перевели после того, как  он толкнул одну девочку так, что она упала на батарею и сломала ребра. Родители ее потребовали убрать его из их класса. Ну да, а куда? Конечно, к нам, во второй «Г»! Как будто нам своих хулиганов было мало. Спирик был не просто хулиган, он был хулиган «без царя в голове», как говорила наша учительница. Он бил, не глядя, кого бьет и как. Девочку, так девочку, первоклашку, так первоклашку, пятиклассника, так пятиклассника. Даже учительнице труда от него однажды досталось.  Учился он плохо, точнее, совсем не учился. Курить начал в  третьем  классе. Разговаривал исключительно матом. 

Прошло... Сколько же лет? 25? 30?..  Холод, который пронизывал меня насквозь на улице, на остановке, пока я ждала автобус, вернулся. Но я знала, что это был другой холод: это был страх,   то самое ощущение, которое описывали в книгах как «стынущую в жилах кровь». И это было давно забытое мною ощущение.  Квадратное красное лицо, пустые глаза. И злость – откуда столько злости было в маленьком мальчишке?.. Куда же он потом делся? Все наши хулиганы как-то испарились, когда мы перешли в шестой класс, и мы их больше никогда не видели. И не хотели ни видеть, ни слышать о них ничего. Все, что мы с Олькой вспоминали о них с тех времен, это как мальчишки устраивали «кучу-малу» , в которой они все одновременно друг с другом боролись, а мы тогда подскакивали и со стороны давали то пинка, то тычка, то дергали кого-нибудь за вихры. И со сладостным  чувством  свершившейся мести убегали.

Я опустила глаза на красные кулаки без перчаток, вцепившиеся в поручень по обе стороны от моего тела. У меня свело плечи --  мышечная память быстренько  ввела в напряжение мышцы: чтобы кулаком не попал в грудь или живот, надо ловко повернуться боком и подставить  под удар плечо. Плечи у нас, девчонок, к пятому классу были железобетонные!  На секунду у меня в голове пронесся четкий и ясный план действий: я бью его затылком  в подбородок, локтями резко ударяю по рукам, а каблуком  лягаю в колено... Или между ног – как повезет. ... Боже мой! Я нервно рассмеялась про себя. Вот это реакция! Вот он удивится моему способу поблагодарить его за защиту от толкающегося народа в переполненном автобусе.

Стоп... А это что у него на руке? Неужели обручальное кольцо?.. Так этот монстр еще и женат? Я тупо уставилась на кольцо на безымянном пальце. Бедная женщина -- его жена! Мое  воображение живо нарисовало мне  забитую женщину с синяками на лице, с тихим голосом и глазами в пол, бесшумно и ловко подносящую ему  бутылку открытого пива и стоящую рядом с диваном, ожидая его ленивого приказа.... сигаретку там подать, или ужин поднести.

Я уже забыла про толпу в автобусе, которая как штормовая волна то обрушивалась на нас (а точнее, на спину Спиридонова), то отступала. Мне-то было вполне удобно  и свободно стоять под его защитой. Но в моих глазах было темно, сердце гулко стучало, а кровь больше не стыла в жилах: наоборот, пульсировала в висках, щеки мои горели,  а мысли прыгали в голове, пытаясь выстроиться в гневную, но стройную речь, которой я могла бы пристыдить, заклеймить и уничтожить своего врага.  Конечно, я понимала, что ничего не скажу ему: он наверняка меня даже не узнал. Но мне было важно для самой себя как-то оправдаться за свой детский страх, отыграться за годы бессилия и унижения – и заодно отомстить. За себя, за Ольку, за первоклашек и пятиклашек, за девочку со  сломанными ребрами, за учительницу труда , и за его несчастную  безмолвную забитую жену.