Три Красные Луны. Первое.

— Primum отошел на покой, — говорит Matrem и ставит перед нами кувшин.
Ощущаю жар, которым обдает руки; слишком близко к столу.
— Счастливый, — отвечаю я и решаю потушить капающую воском свечу.
С десяток их стоит ближе к тарелкам - фарфоровые, сколотые, обтекающие после мытья грязной водой. Запах перца.
Лицо женщины освещает одна из красных лун - две другие луны, покаявшись, прячутся за стеной Сonserva Domine и вознесутся на небе только с приходом нашего умирающего солнца.
Все на свете стремилось завершить свой ход, остановиться и отправиться в небытие, и только мы не могли позволить себе таких действ.
— Что случилось с Primum? — спрашиваю я у Matrem, которая окунула руки в глиняную емкость с подсоленной водой и собралась освежевать и разделать глупого маленького цыпленка, пойманного около садов Paradiso.
Женщина недолго молчит, затем смотрит на меня, и взгляд ее берет легкий прищур.
— De foris, — медленно произносит Matrem, дабы я не переспрашивала ее.
— De foris, — повторяю и скрещиваю руки на бархатном одеяле, кинутом поверх моих ног. — Счастливый..? Ложь.
Matrem берет нож и обрубает цыпленку голову.
Если бы человек - hominis - смел также обрубать свою жизнь, если бы люди - populo - хоть раз не задумались о собственном упокоении и помогли своим ближним.
Моя Senior Sister уже некогда пыталась отправиться на эшафот -- выбила из-под пят своих старенький сундук Matrem, в котором та хранила свои одурманивающие благовония: к*тайские ароматические палочки, свечи из Т*иланда и фр*нцузские масла. Бедная puella повисла в петле; она размахивала босыми пятами несколько часов, пока мы не вернулись с воскресных учений. Я позвала своего верного Ventus, с трудом выехав на инвалидной коляске из нашего дома, который находился на краю деревни Oblitus, и Ventus обрезал толстую веревку, обхватившую в удушливых объятиях Senior Sister. Девочка пала перед нами и поднесла руки к шее - синие отметины только начали проявляться. С досады Senior Sister разрыдалась и вцепилась ногтями в плед на моих ногах. Matrem покачала головой и отправила filia в сад, велев не делать подобного впредь - особенно, если она знает, что мы вернемся и не сможем спокойно наблюдать за происходящим.
Если бы у Senior Sister получилось осуществить задуманное, то про нее шептались с улыбками "Contra Voluntatem Suam", что дословно переводилось как "по своей воли". Это сладкая смерть. Она означала, что у тебя действительно получилось обмануть свою природу, что ты ушел на покой по своей воле и, наконец, избавился от груза трех красных лун и вечного смрада, исходящего из болота под деревней.
Так мы и жили. Стремясь к смерти и все время готовясь умереть. Мы жили тысячи лет, пытаясь найти прореху в замкнутом кругу, пытаясь оторвать голову змее, которая заглатывала собственный хвост. Мы хотели выдернуть спицу из колеса и, наконец, предстать на покой.

Люди с Technologically Evoluta всегда высмеивали нас. Эти несносные populo стремились за бессмертием и не раз нападали на нашу деревню Oblitus, но каждое их пришествие не приносило толка - лишь уносило жизни жителей города Technologically Evoluta и некоторых наших святых. Это называлось De foris - смерть извне: она считалась неблагородной - если ты жил тысячи лет и тебя убил смрад из чужого двора - истинен ли ты, бессмертный?
Мы, уставшие от жизни, пытались умертвить себя — не как Matrem убила цыпленка; а сами себя - вот он конец бессмертию. Но ни у кого не выходило.
Мы жили в деревне Oblitus на протяжении нескольких тысяч лет, мы были бесплодны и отягощены гнилью болот под нашими ногами, голодом и вонью, а populo из Technologically Evoluta вкушали блага своей жизни - они ни на секунду не останавливались в своем развитии, они изобретали, они создавали, они строили и возносили новое, они воображали и делали, а мы слушали - слушали, как они сливают отходы в воду, которую мы затем поглощаем, как они отравляют гадкими парами наших соседей и как продолжают гоготать от смеха над нами — бессмертными. Они хотели вечной жизни, чтобы создавать и делать еще больше, но они не спросили и разу, каково это - жить вечно.

Мы застряли в каком-то вязком киселе – мы не старели, не становились моложе; ничего с нами не случалось – мы просто отсчитывали день за днем и пытались остановить этот день.

Кажется, смерть забыла о нашем существовании. В этом оскверненном и никому не нужном Domine городе, в этой пустой деревне. Мы не могли более умереть.

Смерть позабыла про нас.