Улей

14

Пытка тишиной бесконечна. Пустое, холодное ничто издевалось надо мной. Я пересчитал все лампочки дежурного освещения по часовой стрелке, потом против часовой, по диагонали, по вертикали и спиральной разверткой. Я узнавал в скоплениях огоньков на темном потолке любимые созвездия, я мысленно бороздил просторы маленькой галактики. Мне кажется, я сошел бы с ума, если бы не услышал тяжелую поступь шагов по коридору и другой тихий, шаркающий звук. Вообразить можно, что угодно, но в Улье, в казарме неофитов по полу могли волочить только чье-то бездыханное тело. Я подскочил, но снова рухнул на лежанку. Надо дождаться, пока сержант уйдет. Куда он бросил Тезона? Разведчик ли там или другой неофит? Опять плутать по лабиринту перегородок? Так, спокойно, сейчас должен пройти дежурный. Ушел. Вперед!

Лейтенант Тур лежал ничком, а его голое, разрисованное синяками, ранами и ожогами тело как будто специально выставили на всеобщее обозрение. Смертельно бледный, неподвижный. Разбитая фарфоровая кукла.

- Тезон, - позвал я, и не узнал собственный голос, - Тезон.

Разведчик не услышал, не вздохнул, не пошевелился. Я встал рядом с ним на колени, не в силах протянуть руку к шее, чтобы прощупать пульс. Проснись, Тезон! Я не уйду без тебя в лагерь. Мы еще Королеву не видели! Проснись. Пожалуйста.

Я наклонился к самому уху и четко сказал.

- Встать, кадет!

Тело лейтенанта скрутило судорогой на вдохе, а на вдохе я услышал короткое «тьер». Жив, проклятый! Жив! Что ж ты матом меня цзы’дарийским кроешь, разведка? А если бы услышал кто-то другой?

Тезон открыл глаза и еще раз выругался. А я уселся рядом, подобрав под себя ноги.

- Ну и где ты был все это время?

Надо же с чего-то разговор начинать, а то еще чего доброго обниматься полезу.   

- В допросной, - сипло сказал Тезон и закашлялся. Надо было воды принести, хоть в углублении барельефа на пряжке ремня.

- Чего от тебя добивался этот садист? – спросил я, имея в виду сержанта Грута.

- Погоди, - сказал лейтенант и застонал, приподнимаясь на локтях.

- Лежи! – пытался осадить его я.

- Нормально все, - дернулся Тезон. - Кости целы. Меня спас экзамен, представляешь. Грут даже расстроился, что не получилось полноценной тренировки. На экзамен нужно явиться в боеспособном состоянии.

Говорил разведчик тихо и медленно, едва шевеля губами, на которых коркой запеклась кровь.

- Он тебя все это время физподготовкой мучал? – я не верил своим ушам.

- Нет, - ответил лейтенант, - пытал. Натурально пытал. Только это такое занятие. Что-то вроде духовной практики, но вместо изучения внутреннего я, познаешь физические пределы организма.   

Я ничего не понял, а разведчик криво усмехнулся и все-таки сел на лежанке.

- Ему было интересно, насколько гибкие мои кости, пластичны мышцы, до какой степени выворачиваются суставы. Каков болевой порог и так далее.

Тезон устало положил голову на руки.

- Потом потащил в тренировочный зал и требовал показать приемы боя. Затем снова вернул в допросную. Дарион, это не просто часть курса подготовки васпов, это самая его суть. Их пытают ежедневно без жалости и сострадания. Мы ненавидели своих инструкторов в Училище? Да инструкторы ласковые и заботливые родители по сравнению с сержантами Улья. Я видел в другой допросной ребенка на дыбе с колото-резаными ранами. Ребенка. Это не исключительное событие. Здесь так каждый день.   

- Не может быть, - выдохнул я.

- Может, - тихо ответил Тезон.

Я замолчал, откинувшись спиной на перегородку. Измученный и бледный разведчик выглядел не просто подавленным, а уничтоженным. Цзы’дарийцы за годы тренировок учатся игнорировать физическую боль. Готов поспорить, что сержант остался доволен высочайшим болевым порогом Тезона. Что-то другое добило лейтенанта.

- Проклятая мода, - заговорил разведчик, - перед операцией свел все шрамы. Радовался. Потом Публий на тренировке добавил, потом первый допрос, череда поединков. И все равно это ссадины и раны, а не шрамы. Должен был догадаться, когда нашли три трупа васпов. Они же шрамами покрыты, как деревянный манекен на плацу порезами. С них форму сняли, тела фотографировали. А я внимания не обратил. Явился в Улей весь такой гладкий и чистый, а васпы так не выглядят. Сержант мне нож к горлу «Где шрамы? Как тебя тренировали?». На дыбе, говорю, висел, тренер иглы любил и щепки под ногти. Поверил, а потом спросил: «А как тогда анатомию изучал?» Ты знаешь, как мы изучали анатомию. На роботах под имитацией плоти, да на макетах виртуальных. Какие макеты у васпов? Я ничего умнее не придумал кроме как сказать, что на других. «На шудрах что ли?» спросил сержант. Я закивал. «Можно, конечно», сказал Грут, «но на себе нагляднее. Странный у тебя был сержант».     

Как можно изучать анатомию на себе я никак не мог представить. Даже на шудрах это было слишком. Они же живые, хоть и тупые и уродливые.

Лейтенант молчал, ероша волосы рукой. И впервые я увидел в его взгляде пустоту. Черную, беспросветную бездну. Так и сидел голый и не спешил одеваться. А я некстати вспомнил о странном правиле, что в допросной только в обнаженном виде. Потом намек Дина про любовь и взгляд на штаны. Завертелись в голове кусочки мозаики, складываясь в пугающую картинку.

Цзы’дарийцы не единственный воинственный народ в галактике, есть еще как минимум гнароши: синекожие четырехрукие звероподобные, поклоняющиеся богу войны Драму. Есть в их религии один странный порядок – гнароши из касты воинов мужеложцы. Мне в принципе все равно, чем они занимаются по ночам в своих шатрах, но синекожие имеют дурную привычку насиловать военнопленных. Они считают, что тем самым забирают силу поверженного врага и уничтожают его окончательно.



Отредактировано: 28.02.2016