Улей

20

Ян спеленал меня цепями, как младенца. Рук не вытащить, на брюхе не уползти. Подергавшись и окончательно выбившись из сил, я закрыл глаза. Просто лежал в темноте и думал, ловя обрывки мыслей и пытаясь сложить из них хоть какую-то картинку. Проснусь и ничего не вспомню, как всегда. Хотелось бы верить, что это от усталости и двух срывов подряд, а не от Яда Королевы. Иммунитет иммунитетом, а по венам наркотическая гадость течет. Спасибо хоть обезболивает немного или это я уже перестаю чувствовать собственное тело?

«Да…рион».

Шепчет певучий женский голос из черной пустоты.

«Иди … ко мне».

Я связан, не могу идти. Но иду, увязая в темноте, как в трясине, едва переставляя ноги. Она где-то там, впереди. Где?

«Дарион».

Голос ближе, вибрирует нежным женским сопрано. Стрекочет тонкими лапками и шелестит невесомыми крыльями.

«Мальчик … мой»

 Наливаюсь тяжестью, успев подумать, что это неуместно и бесстыдно. Я гол как младенец. Увидит.

«Иди ко мне».

Распускается медный цветок, спадая на хрупкие белые плечи рыжей завесой. Обернись, я здесь. Все жарче и тяжелее. Играет, ускользает из рук. Звенит переливистым смехом.

«Дарион».

Не вытерплю, изольюсь. Это почти больно. Нет!

Наваждение ушло, и я проснулся в холодном поту с отдышкой. В допросной, как в морозильнике, скоро пар изо рта пойдет. Как долго я спал? Что еще одноглазый успел придумать за это время? Придет сейчас и застанет меня с оставшимся после грез возбуждением. Со стыда сгорю. Спокойно, Дарион, дыши ровно. Благословенен холод, сейчас все пройдет.

Я лежал, думал о боли, о раскуроченной спине, о глубокой ране под ключицей и образ Королевы растаял. Жажда мучила немилосердно, я почти пожалел, что побрезговал пить воду из ведра.

Преторианец пришел, когда я второй раз чуть не уснул. Задумчивый, сосредоточенный и еще менее живой, чем обычно. Смотрел на меня и молчал, медлил. Неужели придумал такую пакость, что самому страшно?

- Хочешь, брата отпущу? – спросил Ян, стоя в шаге от меня.

Я хотел рассмеяться, но получилось только два раза булькнуть и закашляться.    

- Хочешь, - вместо меня ответил офицер, - Поэтому сделаешь то, что я скажу.

Невероятно. Его Преторианский Гнев и Трепет решил использовать меня. Но весь мой сарказм улетучился, едва я понял, что он сначала упомянул про брата, а только потом про дело. Я не верил в щедрость Яна, и если на одну чашу весов он положил жизнь самого близкого мне по легенде человека, значит на второй лежит что-то настолько тяжелое, что преторианец готов на пособничество в дезертирстве.

- Как? – спросил я заплетающимся языком. – Как брат уйдет, господин офицер? Улей закрыт…

- С экзамена уйдет, - оборвал на полуслове Ян. - Будет рейд… отпущу. В лес уйдет.  

Экзамен выездной, значит. Спасибо, Богиня Удачи! Раз  экзамен, значит там и Дин будет. Вот вдвоем с Тезоном и уйдут. Нет. Не уйдут. Разведчик не знает про решение Дина, а Дин не знает, что разведчик устроит побег. Проклятье!

- Господин офицер, - начал я, стараясь чтобы голос не дрожал, хотя эмпат и так чувствовал моё волнение, - разрешите с братом попрощаться.

Ян молча сверлил меня взглядом. Нет, с ним определенно что-то не так. Если еще с Тезоном разрешит встретиться, то я сгораю от любопытства.

- Нет, - тяжело обронил преторианец, - Пиши записку. Передадут.   

Пошлет меня кого-нибудь убить, не иначе. Хотя какие мне убийства, сам одной ногой в фамильном склепе. Кто ему дорогу перешел из своих? Власть делят? Место в Совете Десяти?

Ян пересмотрел рапорт Грута и, выудив один полупустой листок, оторвал от него клочок, протягивая мне вместе с ручкой. Цепи отмотал ровно настолько, чтоб я мог ковырять буквы на коленке. И началась мозголомка. Что написать Тезону, чтобы он все понял, поверил и сбежал с Дином? Все громоздкие и двусмысленные конструкции пришлось отмести. Аскетизм, минимализм и конкретика.

«Тезон», нагло написал я имя лейтенанта, как метку свой. «Я жив. Со мной все в порядке. Крепись и береги обретенное – дружбу. Жаль, что я так и не нашел отца. Надеюсь, ты его увидишь. Прощай. Твой брат Дарион».  

Ян вырвал у меня листок бумаги и вчитался. Признаться, с большей заинтересованностью, чем до этого изучал писанину Грута.

- Странные имена, - проговорил васпа, вглядываясь в листок.

- Мама придумала, - как можно спокойнее ответил я.

- Какая дружба? – резко спросил преторианец, - Об-ре-тен-ное? С братом?

Проклятье, даже васпе понятно, что брат и дружба плохо сочетаются. Подозрительно.

- Мы ругались. Дрались постоянно, - снова начал сочинять я. Хотя в случае с Тезоном не такой уж это был и вымысел, - я завидовал. Брат нормальный, а я нет. Только в Улье понял, что никого роднее и ближе у меня нет. Прощения просил. Помирились. Теперь дружим.

Ян молча сложил лист и убрал в карман. Я ждал взбучки за неразрешенную неофитам теплоту отношений, но преторианцу, видимо, было не до этого. Хотел я спросить, точно ли он передаст записку, но передумал. Проконтролировать все равно не смогу, так и так придется верить на слово. Теперь черед офицера излагать мою часть Договора.

- Ты достанешь мне эссенцию Королевы, - сухо, бесцветно и совсем не торжественно сказал преторианец. - Выживешь. Освобожу. С братом уйдешь.   

Двадцать восемь дивизий и один запасной полк. Да с Вами не соскучишься, Ваше Преторианство.

- Я должен, - замер, подбирая слово, - украсть эссенцию, господин офицер?

- Взять, - поправил меня Ян, - когда Королева созреет. Один день. Потом кладка. Будет поздно.