В последний раз.

В последний раз.

Я встретила Кусуриури еще раз. У подножия самой большой статуи в мире Гуанинь. Было очень жарко, я сгорела на солнце, внизу лениво плескалось море, вода в котором была священна. 
Я смотрела на богиню снизу вверх, закрыв лоб ладонью, чтобы не так сильно било в глаза солнце, как за спиной я услышала мерный стук гэта о каменный мост, что соединял берег моря и насыпной остров, на котором и стояла статуя богини. 
Кусуриури...
Ничуть не изменившийся. 
«Вот мы и встретились», - сказал он, когда поравнялся со мной. Я молчала и по-прежнему смотрела наверх, смотрел и он, тоже закрывшись рукой от солнца. Прошло около полугода с нашей последней встречи, второй по счету. 
После моего разгрома того монастыря, Учитель Ли создал новый монастырь, еще лучше, еще красивей, в еще более священном месте: в самой южной точке Китая, недалеко от древнейшего даосского комплекса, где сходятся воедино все реальности, все пути, где слышен дух самой Дао-Великой, хотя слышен он везде, но здесь, на самом краю мира – особенно. Мы же были недалеко от этого даосского места, другая сторона горы, не более. 
Я молчала, просила Гуанинь о… но все мои мольбы и просьбы лишь об одном. Всегда. Везде. Кусуриури в неизменном кимоно, макияже и ящиком за спиной (просто выходец из Древней Японии, из другой реальности) тоже молчал, тоже просил о чем-то богиню. Чтобы стало меньше мононокэ? Чтобы Аякаси успокоились? Я не узнаю этого никогда. 
Рядом бродили туристы, паломники, пелись сутры, воскуривались благовония, пришедшие сюда, к подножию статуи, возлагали священные цветы лотоса на специально предназначенный для этого алтарь и горячо молились. 
Простояли мы так в священном трепете недолго: полуденное солнце не способствует длительной беседе с богами. Совсем скоро, покончив с просьбами, я развернулась и, так же молча, пошла обратно, на берег, уверенно ступая по мосту. Кусуриури последовал за мной. Быстро нагнав меня, он зашагал мне в такт. Так же в точной такой же такт попадали и ритмы наших сердец…
«О чем ты просила?», - спросил он меня, когда мы вышли за пределы священного места, выйдя за большие ворота с изображением женской руки, держащей не менее священный цветок лотоса. 
«Чтобы ты мог любить. Чтобы тебе было дозволено любить, любимый», - закуривая сигарету, проговорила я, бросив на него быстрый взгляд. У него было красота бога. 
«Странно, но наши желания совпали лишь в одном», - он не любил, когда я курила, но понимал, что это необходимо. 
«Куда ты сейчас, Кусуриури? Я знаю, мононокэ никогда не успокоятся, а значит, ты всегда будешь странствовать и никогда не узнаешь, что такое покой».
«У нас всегда будет только несколько дней», - он крепко сжал зубы и кулаки, не отставая от меня ни на шаг. 
Туристы, местное население, даже редкие животные удивленно смотрели на нас, но нас не волновало ничего, кроме нас самих, кроме невозможности быть вместе всегда, просыпаться рядом каждое утро, гулять на берегу реки, переплетя наши пальцы, откровенно любоваться друг другом, наслаждаться… разговаривать, в конце концов. Между нами всегда будет стоять наша же судьба. И проси не проси богов ее изменить, ничего не изменится. Только несколько дней они и могут нам дать…
Я выбросила окурок в рядом стоящую урну (я никогда не любила мусорить, за что получала уважение не только моего мужчины, но только он мне и был нужен) и прикурила новую сигарету.
«Ты много куришь, любимая», - заметил он, пересекающий реальности в поисках мононокэ. 
«Однажды ты влюбился в мононокэ. Я плохо знаю эту историю. Чем она закончилась?»
«Чем еще могут закончиться подобные истории? Только одним», - мы, остановившись, смотрели друг на друга. 
Палило полуденное солнце. Я знала, что у нас осталось несколько минут, а потом мы, махнув друг другу руками на прощание, разойдемся в разные стороны, в разные реальности. 
«У меня для тебя есть небольшой подарок», - тихо проговорил он, смотря в мои глаза, которые он любил больше всего на свете: «Это лотос, твой цветок. Странно дарить тебе тебя же, но других подарков я не знаю. Себя я тебе давно уже подарил, при нашей первой встрече, когда я увидел тебя в том монастыре».
«Не уходи!», - я бросилась ему на шею, крепко-крепко обняв. Пройдут годы, столетия, жизни, но я всегда буду помнить тепло его кожи, его прикосновения и его взгляд. 
«Там уже ждут моей помощи. Им никто не может помочь, кроме меня», - почти не слышно сказал Кусуриури. 
«Я могу пойти с тобой. Могу же!», - я не хотела его отпускать, хотя бы еще на секунду продлить наше время вместе. 
«Можешь, но что это за жизнь для тебя, дорогая? То не жизнь. Да и не твоя то судьба, а боги еще не изменили наши судьбы», - он так же крепко обнимал меня, зарывшись в мои волосы, в мой запах, не желая меня покидать. 
«Будто они изменят их когда-либо! Никогда этого не произойдет».
«Я знаю», - тихо ответил он мне, отстраняясь от меня и смотря в мои глаза, проникая в самую их сущность, в самую глубину моей души. 
«Не уходи», - прошептала я, цепляясь за широкие рукава его кимоно, мои глаза наполнились слезами, мне было каждый раз тяжело его отпускать, каждый раз, как последний. Ведь мы могли больше и не встретиться, наши реальности могли больше не пересечься, и он это тоже знал. 
Боги дали нам самую тяжелую судьбу, но и самую лучшую. 
«Когда мы увидимся в следующий раз, мы больше не расстанемся. Об этом я просил Гуанинь. А она всегда слышит наши мольбы», - Кусуриури еле ощутимо меня поцеловал на прощание. 
«До встречи», - прошептали мы друг другу и разошлись в разные стороны. 
Его лотос будет вместе со мной его ждать, ждать, когда он откроет дверь моей квартиры, где бы она ни оказалась, ведь мой мужчина всегда знает, где меня найти…