За край.

За край.

Сделать шаг за край всегда легко: начать курить, выпивать, употреблять наркотики, грабить в подворотнях и гулять с плохими людьми. Запретные плоды сладки, а дотянуться до них – плёвое дело. Делать шаг за край всегда легко. Почти всегда. Почти, потому что ты знаешь, что за гранью здоровых лёгких тяжесть табачного дыма и облегчающая горькость на языке. Почти, потому что ты знаешь, что за гранью здравого рассудка полный уход от реальности. Почти, потому что ты знаешь, что за гранью чужой потери твоя находка. Почти, потому что ты не знаешь, что за гранью жизни.

Стоя на невысоком парапете многоэтажки, понимаешь, что нет, по сути, ничего, что держит позади, как нет и ничего, что поддержит впереди. Забраться сюда – легко, спуститься – почти нереально. Куда бы ты не шагнул, прежним не будешь. Возможно, это правильно. Возможно, это то, что должно быть, как ключ к решению. Когда уже стоишь босыми ступнями на ребристой поверхности, когда цепляешься пальцами ног за краем, а ветер бросает тебя из стороны в сторону, когда… Нет сил, нет сил упасть, нет сил вернуться. Стоишь здесь, на линии раздела, где жизнь – белое – и смерть – черное – сливаются в единое, серой пеленой заволакивая взгляд. Серые разноцветные машины внизу, серые люди в серых красочных одеждах, серые окна в серых домах, даже воспоминания и те серые.

- Я знаю, что ты здесь, - голос в пустоту. Она сдувает с лица наброшенные на глаза короткие, остриженные садовыми ножницами прямо тут, на крыше, простые русые пряди. – Я тебя чувствую, нет смысла прятаться. Зачем ты здесь, - интонации в голосе сизые, промокшие воробьиными перьями под октябрьским ливнем, потерявшие всякую разность.

- Хочу отговорить, - отвечает пустота за спиной, прокашлявшись. Она не реагирует, уже нет. – Ты думаешь, бесполезно?

- Абсолютно, совершенно, наверняка. Уходи.

- Я скажу твоей сестре.

- Ты разобьешь ей сердце. Не смей.

- Не я разбиваю, а ты. Ты не думаешь об этом, о её бедном разбитом сердце?

- А о моём кто думает? Ты?

- Я всегда думал о твоём сердце. А ты о моём? Нет, конечно. Никогда. Ни тогда, ни сейчас.

Она не отвечает, не считает нужным. Он знает всё итак, к чему пустой трёп? Хочет говорить с ней, пускай, она разрешает, пока не может решиться. Излить душу перед смертью, плевать кому, облегчает мёртвую тяжесть осознания.

- Почему ты хочешь это сделать?

- Почему?.. Почему, хороший вопрос.

- Это из-за него, так?

- Из-за него… - эхом откликается она, и ветер почти роняет её в зияющую черноту с тонкого лезвия серости.

Пауза вновь затягивается, но в ней нет неловкости. В тишине голосов умиротворение, здесь и сейчас должно быть тихо, здесь и сейчас должно быть пусто.

- Я пустое место для него. Девочка-никто, - ломким, надтреснутым речным вздыбленным льдом шепотом она рвёт собственное тонкое спокойствие.

- Почему ты не исправишь это, почему не можешь приблизиться к нему? Испугалась?

- Нет, - голос становится тихим настолько, что его заглушает даже хлёсткий шелест голубиных крыльев, - не боюсь. Он для меня похож на солнце. Он яркий, такой улыбчивый и милый. Я не посмела к нему подойти.

- Ты для многих та же звезда, как не поймешь!..

- Не для него! – впервые взрывается она, рискуя тут же кануть в пропасть. – Не для него. Ему хорошо в его мире, ему хорошо быть солнцем рядом со своими. Я не нужна, я буду лишней. И я не могу, не хочу разрушать его мир своим присутствием.

- Может, ты не разрушила бы. Может, ты бы его дополнила, сделала целым.

- Нет, - она коротко хмыкнула, сдобрив смех холодной горчинкой слез. – Это очень сложно понять, но я знаю, что никогда не смогу стать для него чем-то. Я буду только мешать. Хочу, чтобы он жил счастливо. Хочу, чтобы был этим чёртовым солнцем.

- Ты его любишь, - печально заключает голос за её спиной.

- Люблю? Не знаю, не уверена…

- Я знаю. Потому что я любил тебя так же.

- Да, ты любил, - она поникает, роняя голову на грудь. – Жаль, что я не могла… Ты был мне лучшим другом, я долго…

- Знаю. Всё циклично. Когда-то я стоял тут же. Стоял и думал. Об отце, о сестрах, больше всего о жизни и тебе.

- Я специально пришла сюда… - она со свистом выпустила воздух из лёгких и, сбросив с себя груз нелёгкого решения, выпрямила спину и вдохнула глубоко, чтобы запомнить навсегда эту сырость апрельского воздуха. – Ровно в тот же месяц, только день другой выбрала. Свой, чтобы запомнили…

- Ты хочешь, чтобы хоть так он обратил на тебя внимание? Чтобы хоть так сказал доброе слово о тебе. Подтвердил, что ты замечательная на самом деле?

- Да нет. Он и тогда меня не заметит. Была я и нет меня, что ему-то… И на похороны он не придёт, вряд ли даже узнает об этом.

- Что, даже сообщение ему перед смертью не скинешь в стиле «я люблю тебя»?

- Ты же не скинул, - она хмыкнула и протянула назад руку. – Встань со мной, пожалуйста.

Его ледяные пальцы мягко сплелись с её, едва тёплыми, едва живыми.

- Мне очень жаль, что я тогда не смогла тебя спасти. Ты не должен был умереть, ты бы нашел ещё свою судьбу, кого-то лучше меня, а я была бы вам сестрой.

- Тогда почему ты повторяешь мою ошибку?

- Потому что я не хочу видеть его с другой, а себя с другим. И ты ведь не хотел, да? Поэтому тогда… Сделай это вместе со мной, прошу.

Призрак крепче перехватил девичью ладонь.

- Я буду с тобой. Когда ты будешь падать, когда будешь делать свой шаг за край, я буду рядом.

- Спасибо, - на её серую щеку упала единственная слеза. – Спасибо за всё.

Она расправляет руки подобно крыльям, будто собирается не упасть вниз, а воспарить, отрастить на тонких плечах острые вороньи перья. Едва громко «три» и вытягивает босую ногу над землёй, почти шепчет «два» и делает маленький шажок вперёд, оставляя на парапете лишь пятки, почти не слышно «один» и, оттолкнувшись, прыгает вниз, разворачивается в полёте и летит, секундами наблюдая за редкими седыми звездами.