Две строчки в вахтенном журнале

Солнце палило немилосердно, после шторма на плоту укрыться негде. Юлька пыталась создать хоть какую-то тень, чтобы укрыть ребенка от безжалостных лучей, но сил держать обрывки брезента уже не оставалось.

Вдобавок у нее пропало молоко, и младенец без всякой пользы тыкался в потрескавшиеся соски. Ребеночек не кричал, не хватало сил, просто открывал сморщенный ротик. Пить морскую воду Юлька больше не пыталась, не хотела повторения минувшего кошмара.

В отчаянии она пробовала перегрызть себе вену, не в силах переносить мучения ребенка, но даже не это не осталось сил.

Когда снова очнулась, младенец уже не просил еды, вообще не шевелился, словно заснул. Юлька впервые спокойно смогла вытянуться внутри спасательного плота, прижав к себе ребенка. Солнце обжигало кожу, а Юлька умиротворенно лежала, ей наконец стало спокойно. Не ощущала больше ничего, ни жажды, ни голода, ни зуда от морской соли на опаленной коже. Она уходила туда, где все это не имеет значения. Вместе со своим ребенком, которому не повезло появиться на свет в такое время...

Юлька прожила еще три дня, по крайней мере, корабельный врач, подошедший вместе со спасательной партией на вельботе, еще находил признаки жизни. Но когда плот отбуксировали к судну, все было кончено.

Их так и похоронили вместе, принайтовив почти высохшие тела к буксирным кольцам плота, прикрыв перед этим куском выгоревшего брезента. Документов при них не нашлось, поэтому старпом, за неимением корабельного священника, просто помянул рабов божьих, принятых морской пучиной. Загребному на вельботе осталось пробить свайкой борт, чтобы плот погрузился, влекомый на дно тяжелой балластиной.

Остались еще две записи в вахтенном журнале, впрочем, скоро затерявшиеся среди множества подобных...