Герои спальных районов.

Глава 1.

Санат получил очередную пятерку по алгебре и в хорошем расположении духа отправился домой. По дороге домой он купил у старушек семечки. Семечки были только что обжаренные. «Гулять так, гулять! Лишь бы не пережаренные», - подумал Санат и засыпал сразу два стакана в неглубокие карманы брюк. Он сунул руку в карман и почувствовал приятное тепло семечек. Стоял месяц май и до каникул оставалось совсем немного. Солнце грело особенным майским теплом – долгожданным, после долгой суровой зимы. Всю эту идиллию, царящую в душе старшеклассника, мог испортить лишь горький вкус пережаренных семечек. Но и семечки оказались отменные. Набрав полные карманы «счастья», он зашагал домой.

Дойдя до родного дворика, Санат вспомнил, что Макс приглашал его поиграть в «денди» после уроков и свернул в сторону автобусной остановки. Друг жил в соседнем районе и пребывание там, без сопровождения кого-нибудь из местных, представляло опасность. До подъезда друга он дошел без последствий, его немного огорчила лишь сожженная кнопка лифта, вместо кнопки было лишь темное обгоревшее отверстие. Чтоб вызвать лифт, нужно было сунуть палец в эту жуткую дырку. Санат панически боялся удара током, но подниматься пешком на седьмой этаж было лень. Закрыв глаза, он сунул палец в отверстие, но игра не стоила свеч - лифт не работал. Боясь рассыпать семечки, он прижал карманы ладонями к бедрам и не спеша стал подниматься по лестнице. Стены подъезда были исписанны и разрисованы разными ругательствами, признаниями любви и названиями различных дворовых группировок. Многократно разными людьми были нарисованы прелести мужской и женской анатомии, а так же сцены их совокупления. Если в эпоху палеолита настенными рисунками увлекались люди пещерные, в современном мире развитых технологий это было искусством «людей подъездных». Взгляд Саната приковал искусно нарисованная женщина. Умелая рука художника мастерски изобразила женщину с нескромными формами в одних чулках. Она расположилась так, будто сидела в гинекологическом кресле. Рисунок вызвал совершенно естественную реакцию в юном мужском организме и Санат почувствовал трепет в брюках. Проглотив слюну и собрав волю в кулак, он отправился дальше. Шаги его замедлились еще более – ведь удерживать теперь приходилось не только семечки.

Санат постучался в дверь и услышал полный возмущения женский голос:

- Кого еще там принесло?

- Здравствуйте! Максима можно? – виноватым голосом спросил он.

- Нет его. Он в школе!

- Он же с первой смены учится.

- Чего? Я сказала в школе, значит в школе!

Постояв несколько минут с надеждой, что друг все же выйдет он выругался и пошел спускаться. Выйдя из подъезда, он увидел трех ребят, расположивших свои тощие зады на скамейке, обычно занимаемой сварливыми старушками. На вид они были старше его на несколько лет. Полные наглости лица всех троих были обращены к нему. Один из них заметил выпуклые от семечек карманы. Не обращая на них внимания, Санат отправился дальше, но пройдя несколько шагов, услышал гнусавый голос из-за спины:

- Эй, ты, здороваться не учили?!

Санат развернулся, подошел и пожал руку каждому из них. Гнусавый голос сообщил ему, что «в ногах правды нет» и предложил присесть. Но никто из них и не думал подвинуться, ему пришлось присесть на корточки. Санату пришлось выложить целый отчет, отвечая на такие неизбежные вопросы, как: кого он знает, откуда будет, с какой целью здесь находится. Санату повезло в том плане, что он был жителем дружественного, а не враждебного района. Не повезло в том, что не знал никого из местных авторитетов: ни Булу, ни Батона, ни Кирпича и даже вездесущего Качана он не знал. Знать кого-нибудь из перечисленных было все равно, что предъявить неоспоримый документ, подтверждающий, что он в доску свой. Убедившись, что за Саната замолвить слово некому, они поинтересовались его финансовым положением и содержимым карманов. Затем произошло нечто унизительное. Саната повели обратно в подъезд и лишили его содержимого карманов брюк, после в грубой форме велев ему продолжить свой путь.

Полный злобы и ненависти Санат быстро шагал домой. Сжимая кулаки, он шептал ругательства, и корил себя за проявленное непротивление.