Кудеяр

Кудеяр

Вольному - воля...

1.ПРОБУЖДЕНИЕ

Снилось мне что-то. Ночь, тьма. Тени неясные, мельтешение тел. Бородатые лица и факелы. Черная кровь на красном снегу. А затем послышался скрежет ключа в замке…

…Проснулся я сразу, да только виду не подал. Спать лег прямо на полу, лицом к двери. Цепь мешала, но я терпел.

Дверь распахнулась и в камеру вошел бородатый человек в черном длиннополом кафтане. За ухом перо, на поясе чернильница – писарь или дьяк.

Задумку о побеге пришлось отложить – на поясе дьяка ключей от цепи не было. Они висели у одного из двух стражей, которые остались на пороге. Оба в красных кафтанах до пят, оба с бердышами, оба бородатые и мрачные. Один из них, тот у кого ключи, держал чадящий факел.

Дьяк легонько пихнул меня сапогом. Я встрепенулся, словно ото сна, поморгал щурясь на свет, и произнес невнятно:

—Поди прочь, холоп! В таку рань челобитные не иму…

Стражи дружно заржали. Дьяк тоже улыбнулся и произнес:

—Никак, боярином себя во сне видел?

Я сделал вид что окончательно проснулся. Сел прямо на полу, зевнул и потянулся. Затем почесал грудь под серой рваной рубахой.

—А, это ты. С чем пожаловал в таку рань?

—Ты шары-то свои бесстыжие протри, почитай не у себя в хоромах ночевал! — ехидно произнес дьяк. Стражи опять заржали.

—Ты чего на полу-то вывалился, с полати свалился?

—На полу вольготней. Вольнее…

—Воля твоя – вчера вышла вся.

—Да ладно тебе, — я встал, еще раз потянулся, и сел на полать. — Проходи, дьяче, присаживайся, будь гостем. Не обессудь, что попотчевать нечем, времена тяжелые…

—Нахален, братец, что сказать, — дьяк присел. — А тебе ли шутить? Может не расчухал еще, во что вляпался?

—Дак просвети меня, сирого, яви милость божескую, — усмехнулся я.

—Затем и явился. Ты, сказывай, откель родом, имя, ремесло, возраст, а я писать стану. После вину твою прочту.

—Откуда родом – не ведаю, имени не помню. Пиши – сирота безродный. Имя любое вставь, на свой вкус. Возраст… пиши двадцать пять, для круглого счету.

—Эко странно получается, — дьяк почесал за ухом. — Ладно, напишу тебя Кулой, больно злобен… до бояр. Бродягой, без роду и племени, стало быть?

—Пиши, дьяче, хуже мне не станет…

—Так зачем ты, Кул, на пресветлого князя кинулся?

—Знал ли я, что князь это был? На лбу его не написано… Смотрю – черт какой-то на меня арапником замахнулся, ну я и двинул его.

—А после этого еще пинать стал? — усмехнулся дьяк. — Со стражами сцепился?

—Так он мою мать, отца и весь мой род поливать пошел. Кто б стерпел?

—Лучше б стерпел, — наставительно произнес дьяк. — Тепереча князь тебе башку лихую укоротит. Больно зол на тебя…

—Да что ж енто такое? За то что себя в обиду не дал, мене еще и голову рубят? Видно нет правды в вашем городе…

—Правда есть, и по правде сей может боярин бродягу плетью обиходить, еже ли тот ему пути не даст. Ежель холоп на боярина руку вздымет – то быть ему битому батогами на площади. Но ты особо отличился – князь тебя не забудет. Правда есть надежа малая – воевода посаженый честен, не допустит душегубства напрасного. Может, отделаешься пожизненной каторгой…

—Ну спасиба, дьяче, утешил! — усмехнулся я.

—А ты не скалься, — сурово ответил тот. — Молодой еще, не понимаешь, что лучше на каторге, да жить.

—Да какая там жизнь, — я махнул рукой. — Когда суд?

—Скоро, — дьяк встал. — Князь на расправу скор.

Дьяк со стражами ушел, а я опять заснул.

2.БОЯРИН

…Многолюден город, на главной площади не протолкнуться. Народ шумит, толкается, кто-то покупает, кто-то продает, кто-то просто идет. Слышится звон небольшого литавра, коим обычно оповещают о себе знатные люди. Они и по городу на конях ездят – привилегия. А народ – расступайся. Кто не успел – под копыта, так заведено.

И как назло, путь всадников через меня пролег. Народ расступился, вжался непостижимым образом, образовав проулок. Да и я не посреди него стою, место есть и двоим конным проехать.

Но этот не таков – спесивый. Его бы воля, так перед ним все б на колени валились и лбом в землю бились:

—Посторонись, холоп! С дороги, сволочь!

Ну вот, я уже сволочь… А чей холоп-то? Из речи не ясно. А, нехай с ним! Захочет – объедет, я даже не повернулся, шел как шел.

—Да ты что!? Оглох что ли, мать твою двадцатью хвостами!.. А ну, Арошка, копытом его!

Народ еще больше расступился, вокруг нас с всадником целая площадь образовалась. Кто смеялся, кто смотрел на меня с ужасом, а кто просто у виска крутил. Но никто не вмешивался, дескать – дурень, туда ему и дорога.

Конь, к вящему удивлению седока топтать меня отказался, встал на дыбы, заржал. Да седок матерый был, удержался в седле.

—Ах ты, волчья сыть! Ногайки давно не пробовал?! Ну держи!..

Послышались удары арапника, всадник матюгаясь укрощал коня. Захотелось его убить – на верную животину, безответную, плеть поднимает…

А народ уже потешался над боярином. Хреново это, быть беде…

Всадник все ж совладал с конем, и решил взяться за меня. Послышался характерный свист плети. Без предупреждения, вот подлец…

Не оборачиваясь я перехватил плеть и потянул на себя. Всадник того не ожидал, свалился с коня. Смех в толпе усилился.

—Ах ты, сукин сын! Голодранец! Тля подзаборная! Ты на кого руку поднял, ублюдок? Да я тебя, сучий потрох, в выгребной яме сгною, кровью умываться будешь!…

Боярин поднялся, обнажил саблю и кинулся на меня. Я развернулся.

Встретившись с моим взглядом он остановился, сабля невольно опустилась. Затем покраснел еще больше, запыхтел, и замахнулся вторично – не гоже боярину на глазах смердов от бродяги отступать. Честь горит, боярская…

Резким ударом я переломил саблю пополам, вторым ударом повалил раскрасневшегося боярина. Тот зашелся кашлем и истошно стал звать стражу.

Ко мне подскочили четыре молодчика, двое при оружии, богато одеты, двое других – слуги.