Тайны ушедших. Интриги нового дома.

Часть первая

«Только те, кто предпринимают абсурдные попытки,

Смогут достичь невозможного» (с)

А. Эйнштейн.

Рука замерла над листком, удерживая грифель, что еще минуту назад лихорадочно летал, черкал и снова вырисовывал буквы на бумаге, пытаясь выплеснуть все эмоции, что бушевали внутри Томы. Маленький, старый карандаш отлетел в сторону, закатился под стол… и дрожащие пальцы, как будто не веря, прошлись легким касанием по написанным строкам.

Шумит гроза,

И льется дождь,

В моей душе.

Так грустно.

И рвется птицей в высоту,

Сознанье простодушно.

Глаза, глядяще в пустоту.

Сердце одиноко.

И звезды стелятся внизу,

Дорогою далекой.

Оковы бренности моей,

Удерживают крепко.

Души полет, на радость фей,

Прервется незаметно.

И птичий плач,

Моей души,

Утихнет постепенно.

Оставив горечь пустоты,

На пепелище тлена.

Листы и карандаш ей принесли почти сразу, как попросила. Чтобы как в детстве доверить свои мысли и чувства не бездушному, безликому механизму, а живой бумаге, хранящей отпечаток ее характера – неровного, твердого почерка. Где достали такой раритет не известно, но ей это действительно было необходимо – хоть как-то выразить чувства, что разрывали ее, чтобы не сорваться. Томе это нельзя – она теперь не одна… почти не одна.

 Пальцы сжались в кулак, сминая драгоценную бумагу, и рука с яростью бросает беловатый комок в сторону оконного проема, что беззвучно падает на пол там же. Посмотрела в окно, ставшим вдруг совершенно пустым, взглядом.

Там, с той стороны стекла,  тоже шел дождь. Как и у нее в душе. Оплакивая, смывая все, что накопилось внутри… оставляя после себя не сравнимые ни с чем тоску и горечь. А в мыслях бился только один вопрос: "Зачем? Почему жизнь раз за разом пытается ее наказать?"

Взгляд бездумно сместился, скользнул на большую кровать в ее спальне, с затаенной болью и нежностью рассматривая рыжеватый вихрь волос на макушке, белые пухленькие щечки и аккуратный детский носик, что уткнувшись в пушистое одеяльце, забавно сопел.

Воспоминания – штука сложная и иногда еще и навязчивая, все время пытающаяся втянуть в водоворот прошлого. Казалось бы времени пролетело не так много, но сколько же всего случилось… В памяти мелькали кадры прошедших событий, как силы Коалиции впервые заявили о себе на Земле с предложением о помощи и народ еще долго муссировал эту тему. Как она в первый раз встретила на своей старой работе «страшного» нага и долго не могла найти с ним общий язык, от чего злилась. Их совместную работу и свое, последующее за этим, похищение тоже вспомнила.

Ведь уже после этого она оказалась на "Донаре", личном крейсере Декхаса,   узнала, кем на самом деле являлись представители Коалиции, и что уготовило правительство Земли для своего народа. Тогда ей представшие "перспективы" -  казались ей ужасающим, но… какими-то далекими от нее, что ли. Томе не надо было переживать, что та же страшная участь ожидает и ее семью… Нет, она четко знала, что ее Ева с мужем и ребенком в любом случае будут спасены.

Уж во что, а в силу нагов она верила. Потому и не переживала сильно за своих, сосредоточившись на себе. Переживая мутацию и ее последствия. Пытаясь забыть Декхаса и начать жить заново. Налаживала свою работу и отчаянно искала того, кто смог бы вызвать в ней ответные чувства. Она всеми силами старалась, как можно быстрее адаптироваться в новой среде, стать нужной и своей  в новом окружении для того, чтобы ее дочери было легче. Чтобы ее семью по прибытию все воспринимали не как еще одну пришелицу, а как дочь уже собственной соотечественницы.

***

После бала Тамара довольно быстро пришла в норму, потому "выписывая" ее из "больницы", врач не особо тиранил. Просил только еще какое-то время поберечь себя – ей теперь, как за двоими, за собой следить надо…  в ее-то состоянии. Вот по поводу состояния, она с ним и поговорила, упрашивая никому ничего не сообщать. Тот, со скрипом, но согласился – Хранительницу обижать даже он побаивался, а никаких законных оснований отказать в просьбе не имел. Тома, все еще свободна и имела полное право сама решать, что и кому говорить… или не говорить.

Разговоров о совершенном на нее покушении было много. И несмотря ни на что,  Тамарины опасения, что народ еще больше на нее обозлится за, последовавшие со стороны дана, репрессии, себя не оправдали.  Нет, злоба с массах как раз присутствовала. Но она была направлена исключительно на клан Зеленых. Кто именно искусно перенаправил поток озлобленности, гадать не приходилось. Неожиданно в каждом клане или роде начали вспоминать о подозрительных смертях своих родственников, и Декхаса просто завалили просьбами о пересмотрах и доследованиях некоторых дел.

Главный наг и сам понимал, что как минимум обязан полностью перепроверить все смерти, произошедшие от суицида (раз уже был прецедент попытки фальсификации). Вернее даже не ему перепроверить, а дать задачу Тамаре проработать эти моменты с Оком. А ведь были еще и несчастные случаи, и смерть по неосторожности… В общем, выполнять в пожелания врача в полной мере у бедной Хранительницы не было никакой возможности.

Хесса, мама Тэскаха, неожиданно принялась ее усердно опекать. И Тома даже догадывалась, кто в этом виноват, но…  Как ни странно, и сам клан от жены главы черно-золотых тоже старался в этом деле не отставать. Было конечно приятно… первые сутки, но когда у тебя неожиданно появляется целая толпа заботливых родственников, то уже с началом третьего дня хочешь-не хочешь, а взвоешь.