Потушили родители свечи
И захлопнули ставни щелчком.
В темноте, накрывшись, на печке,
В уголке я свернулась клубком.
Пахнет деревом в доме и медом,
Молоком сладко тянет, манит.
Мотыльки под луной хороводом
Закружились, все позабыв.
И как только заснут все в селенье,
Я тихонько за дверь выхожу.
В гущу леса, под древами к келье,
Босиком по земле я спешу.
Здесь у старого древнего дуба,
В блеклом свете белой луны.
Сидит ведьма, одетая в шубу,
И глаза ее смеха полны.
-Вновь явилась, дитя человече? —
Усмехаясь, шепчет она.
Обняла я себя за плечи,
И киваю, взгляд отведя.
Ведьма встала, раскинула руки,
К звездам взор обратила свой.
И послышались пения звуки,
Так похожие на волка вой.
Я, трясясь, стою и робею,
Холод ночи уснуть не дает.
Только вот, шевельнуться не смею,
А колдунья все звонко поет.
И откликнулись ветры ночные,
Затрепали, запутали косы,
Закружили листья сухие,
Оцарапали ноги босы.
Замолчала колдунья лесная,
Прерывая обрядное пенье.
— Давай теперь ты, дорогая,
Это было твое решенье.
И не зная слов, я запела.
Я взывала к звездам и лесу,
Обратиться к ветрам посмела,
Создавая из звуков завесу.
Я не помню, что было потом.
Только зелень в глазах мерцала
Колдовским холодным огнем,
И, кажется, я танцевала.
Всплывают в памяти пасти,
Появляются уши, клыки.
Бег, вой и к охоте страсти.
От добычи в крови языки.
Я очнулась в сарае с рассветом
На соломе — еды для коров,
Без рубашки, совсем не одета,
Рядом стопка сложенных дров.
Ноги, руки измазаны грязью,
Привкус крови во рту, на губах.
Но это было той связью,
Что в ночи держала всех нас.