Возвращение

Когда за спиною Тобиаса закрылись тяжёлые врата, он дрогнул всем своим существом, всем своим слабым телом. А ведь не был прежде робок! Но теперь от прежнего его мужества, конечно, мало что осталось.

Тобиас шёл, держа спину неестественно прямо. Он не мог расслабиться, шаги его были мелкими, прямыми, скованными. Ему казалось, что в каждую секунду раздастся окрик и его поволокут назад, к тем страшным воротам, и загонят снова за них, и запечатают…

Если бы он оглянулся, если бы нашёл в себе только такую силу, он бы понял, конечно, что голос его уже не мог настигнуть – врата чернели вдали, а здание, так редко выпускавшее своих пленников на свободу, возвышалось зубчатыми башенками.

Но Тобиас не оборачивался. Обернуться – значит снова встретить тот ужас, что он пережил. А он ещё не мог поверить, выйдя на солнечное утро, на скрипучий снег, что всё произошло именно с ним, и в то же время другая часть его знала – с ним! Всё было с ним.

Если бы кто-то остановил сейчас Тобиаса и спросил бы, где он жил и чем он занимался до того, как попал за те ворота, он бы задумался. Но спросил бы его кто-нибудь о том, сколько дознавателей каждое утро пересчитывали заключённых или сколько раз его допрашивали – он ответил бы не задумываясь. Жизнь Тобиаса как бы разделилась на две части: та, мирная, кажущаяся такой далёкой; и недавняя, страшная, состоящая всего-то из трёх месяцев содержания в Трибунале, затопившая всё.

***

А началось всё для Тобиаса с одного осеннего утра. Нет, вообще для Маары это началось с того, что столицу, а следом и всю страну затопило восстание. Хотя, восстанием это и нельзя было назвать. Это был переворот. Брат Короля Маары – принц Мирас, который давно уже плёл удивительнейшую сеть интриг вокруг трона, рассчитывая свергнуть брата, проявил себя. Его сторонники, среди которых были и солдаты, и дознаватели, и знатные семейства, и религиозные служители выступили единым существом и обрушились на сторонников поверженного короля. Били стёкла, жгли Коллегии, призванные управлять Маарой, напрочь разгромили Судейскую Коллегию, сожгли дотла Коллегию Палачей, обрушились на ни в чём невиноватую Сиротскую… словом, это была бойня. Кто-то уцелел, кто-то затаился, но цель была достигнута: принц Мирас стал королём Мирасом, и теперь ему произносилось «да будут дни Его долги», и славилось его имя в мольбах к Луалу и Девяти Рыцарям Его.

Много было шума и бардака. Много было крови, разбоя и грабежей. Сводили личные счёты (кто в суматохе будет разбираться?). но быстро начал зарождаться новый порядок. Король Мирас (да будут дни его долги!), помня о том, как сам собрал сторонников, не желал, чтобы убитый им брат стал знаменем и опорой для новой власти. Он имел железную волю, и прежде, чем начать расправляться со своими же сторонниками, что были свидетелями его ничтожества, что могли затребовать себе, по праву победителей, большие выгоды и блага, начал наводить порядок в основной массе народа.

Но тогда для Тобиаса ничего не случилось. Он был крестьянином, хоть и зажиточным, по меркам Маары, а всё-таки далёким от политики. Для него смена одного короля другим ничего не означила – Тобиас не видел прежнего короля, и просто принял перемену как факт. Он спокойно возносил мольбы о благе правителя Луалу, не размышляя о правильности или неправильности поступков.

Тобиас вообще жил по принципу: «живи умом земли», и не лез ни в разговоры о политике, ни в споры о философии и Луале. Его заботил урожай, его жена – надёжная и крепкая Марта, да их общие дети – Ниса и Мортон.

Тобиас жил землёй. Он заботился об урожае, сеял и собирал, хорошо рыбачил, охотился, и не задумывался о большем. И когда копилось только недовольство в крестьянстве, которое и открыло все пути Мирасу, собранное по зёрнышку, усиленное им и его сторонниками многократно, Тобиас оставался верен себе: он избегал разговоров, и на прямой вопрос о его отношении к власти, отвечал:

–Про трон не знаю, знаю, что хлеб в этом году будет добрый.

Причём это не было лукавством. Он действительно верил в то, что происходит в столице его не касается. Не его ума дело, не ему об этом деле и думать!

И когда Марта шёпотом стала ему рассказывать о том, какая страшная ночь бойни случилась в столице, Тобиас оборвал её:

–Не рассуждай! Не твоё это дело. Наше дело землю уважать и за нею ухаживать.

Тобиас искренне верил в то, что если держаться вдали от страшного и непонятного, можно прожить в покое. Но не такой это был век, не тот это был год для покоя.

Тобиас ходил с обозом хлебов и овощей до города, продавал то, что нельзя было съесть самому и заготовить впрок, закупался тем, чего не было и возвращался. И хоть старался Тобиас не заметить перемен, а всё-таки не мог удержаться, не слепой же он был, не глухой! Тут и там попадались теперь патрули, тут и там переговаривались, где-то замывали кровь (как он узнал позже в тюрьме Трибунала – в первый месяц правления Мираса, да будут дни Его долги, каждую ночь кого-то резали), где-то вставляли стёкла, и достраивали стену к башне Дознания (будущее здание Трибунала, что объединил в себе дознание, суд и палачей).

И главное – резкая, неожиданная пугливость народа. В тот день он ничего не заработал, ничего не продал, пошёл со своим обозом обратно в деревню, впервые смутно думая о том, чего раньше избегал.

Но встретил напуганную Марту, и вернулся в прежнее состояние: нечего болтать! Жить надо, землёй жить. А не городом!

А вот потом, недели через две, прибыли люди из свиты самого короля (да будут дни его долги!), зачитали указ: всё непроданное, все собранное (за исключением самых малых норм для проживания), надлежит передавать короне незамедлительно.

Марта всплеснула руками:

–А нам как жить?

Тобиас остановил её слёзы:

–Проживём.

Сопротивляться бесполезно – это было очевидно. Люди короля с оружием, они – крестьяне. Но в ответ на слёзы других, обещание:

–Трон вас не забудет!