Взгляд Майкрофта

Часть первая. Границы дозволенного. №I

№I

Буквы на листе расплывались, запутывались в невнятные узоры. Руки жгло холодом, а чашка чая уже остыла, и нельзя было согреть пальцы о её бока. Нарушенное кровообращение, ничего особенного.

Майкрофт Холмс, один из чиновников одного из министерств Её Величества, сидел в небольшом личном кабинете, который получил благодаря не только своим талантам, но и связям, и пытался работать. Толку было мало.

У Майкрофта было практически всё, чего может желать умный человек его возраста. Но если бы кто-то додумался задать ему нерациональный и абсурдный вопрос: «Кем бы ты, Майкрофт, хотел быть?», — он, пожалуй, ответил бы: «Шерлоком».

Поймав себя на этой мысли, Майкрофт растянул губы в нерадостной улыбке — что за причуда?

Абсолютная несдержанность. Сумасбродство. Отсутствие дисциплины, даже малейшей. Эмоциональность. Вовлечённость. Шерлок был воплощением всего, что Майкрофт не одобрял в других и искоренял в себе.

Как часто он заставлял плакать мамулю — единственного человека, который видел его насквозь и всё-таки терпел его выходки! И как часто он ввязывался в неприятности, из которых его приходилось вытаскивать всем членам семьи!

В последние два года всё стало значительно хуже, — как будто было мало побегов из дома, истерик, проблем в школе, многочисленных ссор, — Шерлок подсел на наркотики. И никакие увещевания и угрозы не помогали. Возможно, мамуля могла бы…

Разумеется, Майкрофт не стал сообщать ей об этом. Не при её артериальной гипертензии выслушивать подобные новости. Достаточно и того, что дядя Руди в курсе.

И при этом Майкрофт… завидовал брату. Он был живым, подвижным. Ребёнком его считали милым (Майкрофт взглянул бы на того, кто применил бы к нему самому подобный эпитет), когда он повзрослел, им начали восторгаться. Он позволял себе любые сумасбродства, и ничто, никакие соображения не сдерживали и не ограничивали его. Даже мысли о том, что он подрывает репутацию семьи, позорит фамилию, не заставляли его остановиться и не делать того… что он желал делать.

Майкрофт опустил рассеявшийся было взгляд в бумаги и заставил себя сосредоточиться на том, что читает. Корейский был не самым легким языком и требовал внимания, особенно если нужно было не просто понять общий смысл, а разглядеть скрытые намёки. Это было дело из тех, которые не поручают переводчикам. Каждое слово на листе имело государственную важность.

Он прочитал два абзаца, когда мысли снова скакнули в сторону — и опять на Шерлока. Не следовало думать о нём.

Его регулярные исчезновения давно стали привычными, и то, что он не появляется в Кембридже уже два дня, сбросив немудрёный хвост, который Майкрофт к нему приставил, означает лишь, что он снова раздобыл дозу. И что спустя ещё день Майкрофту придётся разыскивать его, посещая самые непривлекательные места в Лондоне. Ничего более. Ничего нового. Ничего тревожного.

Корейский текст почти покорился, в кабинете ещё сильнее похолодало, пальцы занемели.

Мобильный телефон, номер которого Майкрофт лично записал в память телефона Шерлока, предсказуемо молчал.

***

Нестерпимо пахло духами. «Дюна», разумеется, тяжеловесный, мускусно-морской, слишком крепкий для просторного, но достаточно душного кабинета без единого окна. Майкрофт Холмс едва заметно кривил губы, но ничего не говорил о духах, занимая мысли первого плана более насущной проблемой — конфликтом в Корее, по событиям которого сейчас давал отчёт. Правда, отчёт этот носил видимость семейной беседы заботливого дядюшки и любящего племянника, но едва ли кофейник с омерзительно-крепким несладким кофе мог поменять суть дела.

Майкрофт почти договорил, когда дядя вдруг жестом прервал его и спросил:

— Почему не пьёшь кофе?

Как и любой вопрос дяди Руди, этот имел подтекст. «Ты мне что-то недоговариваешь», — подразумевал он. Но ещё не был похож на угрожающее: «Мне кажется, ты от меня что-то скрываешь».

Майкрофт медленно взял со стола чашечку, изучил её содержимое и проговорил:

— Мамуля спрашивала, заедешь ли ты на обед в воскресенье.

«Я помню, чем именно тебе обязан, так что играть с тобой в игры — не в моих интересах», — подразумевал он. И, конечно, дядя понял. Однако его сомнения разрешены не были. По едва заметному напряжению пальцев, по повороту головы и ещё сотне мельчайших деталей он читал напряжённость Майкрофта и желал знать её причины.

Майкрофт сделал глоток кофе. Отвратительный, уже порядком остывший, горький до спазма в горле. Разумеется, сахара на столике не было: Руди не одобрял сладкое, считая, что оно развращает тело и расслабляет ум. Нужно было найти правильные слова, чтобы умерить его тревожность. Майкрофт не собирался говорить с ним о том, что именно заставляло его нервничать. Чем меньше дядя вспоминает о Шерлоке — тем лучше. Для Шерлока, конечно. Если дядя каким-то образом узнает, что Шерлок не завязал с наркотиками, он не поленится обеспечить младшему племяннику исключение из Кембриджа. Не то чтобы Майкрофт защищал Шерлока… конечно, нет. Но он не хотел, чтобы подобный скандал был связан с фамилией Холмс. И не хотел расстраивать мамулю.

— Я загляну, — произнёс между тем дядя и вдруг чуть прикрыл глаза, поймав какую-то мысль. Майкрофт не шелохнулся, но сразу понял, что на время освобождён от необходимости придумывать причину своей напряжённости.

— Не думал ли ты, дорогой племянник, насколько удивителен этот мир?

Майкрофт позволил себе скептически приподнять одну бровь. Мир с его точки зрения никак не мог быть удостоен эпитета «удивительный», поскольку если чем-то и удивлял, то банальностью и полной зависимостью от простых, в сущности, законов.

— Нет? — Дядя чуть улыбнулся, обнажив желтоватые зубы. — Подумай на досуге. А теперь… — он глянул на часы. — Можешь быть свободен и заняться поисками беспутного идиота, которого ты называешь братом, — дядя резко поднялся из кресла, а Майкрофт осторожно задержал дыхание. Что ж, глупо было бы пытаться обмануть внимательный взгляд Рудольфа Холмса.